Минимум три четверти Афганистана контролируется исламистским движением Талибан (запрещено в РФ, но официально принимается в Москве – диалектика точно не по Гегелю). Сами талибы говорят о 85% территории. Городам ставится ультиматум: договаривайтесь с нашими наставниками, дабы избежать жертв и разрушений, «так будет гораздо лучше». Американцы уходят, и власть афганского правительства стремительно осыпается. Вступление талибов в Кабул считается делом ближайшего времени.
Будет ли власть талибов фанатично-фундаменталистской и кроваво-репрессивной как прежде? Или нынешний Талибан действительно изменился и речь идёт не о сломе развития, а о смене правящей группы? Установят ли талибы свою власть над всем Афганистаном? Или какие-то регионы сумеют отбиться и создать свободные территории? Останутся ли после ухода американцев афганские силы, готовые и способные противостоять талибам?
Поражение США в Афганистане несомненно. Но излюбленное агитпропом сравнение с Вьетнамом-1975 неадекватно. Ни одного боестолкновения американцы в Афганистане не проиграли (как, впрочем, и во Вьетнаме, но это другая тема). Необходимости бежать, как от неудержимо наступавшего Вьетконга, нет и близко. Теракты и обстрелы происходят часто, но все объекты и зоны американского контроля удерживались плотно. Потери США в Афганистане за двадцать лет – от двух с половиной до пяти тысяч человек, при разных методиках подсчёта. Это не только несравнимо с почти шестьюдесятью тысячами погибших во Вьетнаме, но и значительно меньше советских потерь в Афганской войне 1980-х (СССР потерял в Афганистане около пятнадцати тысяч человек, хотя воевал не двадцать, а десять лет).
Американцы уходят не под военным давлением Талибана. Скорее наоборот: талибы развернули массированное наступление именно потому, что близится озвученная президентом Байденом дата вывода американских войск – 31 августа. Этот срок в общем и целом определён давно. Американо-талибанские переговоры велись с 2018 года. Соглашение подписано в Дохе (столица Эмирата Катар) в феврале 2020 года. То есть ещё при президенте Трампе. Суть заключалась в прекращении военного насилия со стороны талибов в обмен на вывод войск США. И сейчас, кстати, талибы, жёстко преследуя соотечественников, воюющих на стороне правительства, с американцами в бои не вступают.
Американское фиаско состоит в ином. Проект социально-политических преобразований в Афганистане под силовым прикрытием США и Запада в целом несомненно провален. Свои военно-оперативные задачи Вашингтон в целом решил. Угроза Америке из Центральной Азии более не исходит. В начале 2000-х в Афганистане базировался смертельный враг Осама бен Ладен, отсюда планировались и осуществлялись крупномасштабные теракты и боевые атаки. Этот фактор устранён. Даже реставрация власти Талибана не приведёт к возобновлению исламистской террористической войны против США.
А вот прочная и перспективная модернизация Афганистана с превращением его в демократическую и дружественную Западу страну – такая цель изначально ставилась при Джордже Буше-младшем и формально сохранялась при Бараке Обаме – не просто не удалась: к этому был потерян всякий интерес. Собственно, именно об этом и заявил Байден: мол, нас не касается, американские ресурсы следующего поколения тратиться здесь не будут.
Вот это и есть поражение. Может быть, хуже военного. Обезопасив себя, сдать свою идею на поругание и своих друзей на расправу (судьбы вестернизированных союзников-афганцев представляются теперь печальными). Такие вещи могут казаться ситуативно выгодными, но очень жестоко отливаются в исторической перспективе. Жить-то не одним днём приходится.
Стоит вспомнить, что покорение Афганистана талибами во второй половине 1990-х было трудным и кровавым. Исламистское движение пришло к власти осенью 1996 года. Первым делом были стёрты последние остатки просоветского наследия, демонстративно повешен Наджибулла (вытащенный, кстати, из экстерриториальной миссии ООН). Установился жесточайший исламистский режим, на фоне которого либерально выглядел даже хомейнистский Иран. Но исламистам-талибам упорно сопротивлялись иные мусульмане. Сильный Северный альянс контролировал населённые таджиками и узбеками северные районы страны. Это около ¼ территории с населением в 5,5 млн человек.
Во главе сопротивления стоял крупный полевой командир-таджик, герой войны с СССР Ахмад Шах Масуд. За ним была 60-тысячная армия, поддержка НАТО и России, благожелательное отношение Ирана, Индии и Китая. Союзником моджахеда Масуда был генерал-узбек Абдул-Рашид Дустум, перешедший из коммунистического просоветского лагеря. Третьей составляющей Северного альянса был Хазараджат – высокогорный район, населённый хазарейцами – потомками монгольских завоевателей, исповедующих шиизм. Вооружённые отряды хазарейцев, которым в случае победы «Талибана» грозило истребление или насильственное обращение в суннизм, тоже отражали попытки талибов захватить их горы и долины. В Северный альянс также входили небольшие группировки пуштунов.
После нескольких лет боёв талибы сумели захватить «Дустумистан». Генерал Дустум бежал в Ташкент, под защиту Ислама Каримова. Масуда талибские террористы убили 10 сентября 2001 года. Его гибель казалась полным овладением страной. Но на следующий день нью-йоркский авиатеракт кардинально изменил положение. Мощная международная поддержка определила победу Северного альянса и падение талибского режима. Однако сформировать сильное правительство в Кабуле с прочной опорой на афганское общество не удалось. О поражении двух минувших десятилетий сказано выше. В результате Талибан возвращается.
Сейчас ситуация в Афганистане другая. У афганских таджиков нет лидера, подобного Масуду. На эту роль претендуют его брат Ахмад Зия Масуд, сын Ахмад Масуд и довольно влиятельный вождь Атто Мухаммади Нур, но они – лишь тени легендарного «Пандшерского льва» (чем дальше, тем больше сила Ахмад Шаха Масуда воспринимается как сверхчеловеческая). Узбек Дустум, хотя и занимал до последнего времени пост вице-президента, постарел и ослаб. Пока он контролирует афганскую «северную столицу» Мазари-Шариф, сохраняет некоторые вооружённые силы, пользуется поддержкой Ташкента. Но его влияние сильно сократилось, а политический бэкграунд, преисполненный зигзагов и перемётов, не способствует популярности. Неизменно отвергают талибов хазарейцы.
Талибан опирается на этнических пуштунов. Из более чем 30-миллионного населения Афганистана пуштуны составляют около 40%, это самая многочисленная этническая группа страны. Населяют они в основном южные регионы – более исламизированные, с неколебимым доминированием патриархальных традиций. Нынешняя идеология Талибана – это не только (а может быть, уже и не столько) исламский фундаментализм. Характерно, что от запрещённых в РФ, а заодно во всём мире Аль-Каиды и ИГИЛа талибы теперь дистанцируются. Можно представить, как отнёсся бы к этому покойный основатель Талибана мулла Мохаммад Омар – фанатичный эмир Исламского Эмирата Афганистан, личный друг Осамы бен Ладена. Теперь, однако, на первый план выдвинуты пуштунский национализм и этноклановые традиционные ценности. Но эти «духовные скрепы» – правление из мечетей, обязательность бороды или паранджи – подозрительно совпадают с радикальным исламизмом. Короче – то же, но вид сбоку.
В то же время, Талибан усилил влияние на нацменьшинства – таджиков, узбеков, туркмен. Делаются намёки на смягчение фундаменталистских установок. Мол, женщинам разрешат иногда ходить по улицам без надсмотра, иногда сидеть у окна, а некоторым даже работать; за европейский костюм мужчину тоже не станут сразу арестовывать; может, и какую-нибудь книгу, наряду с Кораном, позволено будет полистать. Доверять ли таким намёкам? Нынешние лидеры Талибана эмир Хайбатулла Ахундзада и мулла Абдул Гани Барадар были ближайшими соратниками Омара-основателя и ничем своей умеренности прежде не демонстрировали. Но по ряду экспертных оценок, некоторое смягчение за эти десятилетия действительно произошло. Природа такой эволюции банальна: коррупция и прагматика постепенно затмевают прежний фанатизм. Зверств четвертьвековой давно сейчас и правда не отмечается. Но ведь Талибан пока ещё не у власти! Да и потом, надёжно ли ставить на коррумпированность как основу гуманизма…
Кабульское правительство откровенно слабо и не способно держаться без силовой поддержки извне. 72-летний президент Ашраф Гани – преподаватель Колумбийского университета, юрист, финансист и антрополог – воспринимается в стране как оторванный от жизни кабинетный учёный (это и вызывает симпатии при голосовании на президентских выборах). Экс-премьер Абдулла Абдулла, ныне председатель Высшего совета национального примирения – по профессии врач, был моджахедом, в антисоветской руководил медицинской службой у Ахмад Шаха Масуда, потом боролся с талибами. Нынешние попытки сопротивляться – например, создание антиталибанских ополчений – связываются с этим именем. Но удаются они не более, чем его же прежние попытки вести с талибами политический диалог. В целом действующая афганская администрация предельно коррумпирована (гораздо глубже Талибана) и очень малопопулярна.
Политические партии и движения также слабы. Большинство депутатов афганского парламента – беспартийные, представляющие интересы этнических и племенных групп. Интересным феноменом является разве что Республиканская партия Себгатуллы Санджара, выступающая за светское государство, либерализм, соблюдение прав человека и равноправие женщин. Но это партия образованных горожан, не связанная с полевыми командирами. И уже поэтому обречённая на разгром в афганской реальности.
Сильной фигурой смотрится бывший министр обороны Абдул Рахим Вардак. Профессиональный военный, офицер ещё королевской армии, активный антикоммунист-моджахед, он всегда придерживался светской политической линии. В войне 1980-х Вардак командовал вооружёнными силами Национального исламского фронта Афганистана (НИФА), политическим лидером которого был почитаемый пир (святой шейх) Саид Ахмед Гейлани. Это движение можно было считать исламистским скорее по традиции. Фактически НИФА являлся группировкой пуштунских национал-демократов, выступавших за восстановление монархии. В 1985 году Вардак вместе с ангольцем Жонасом Савимби, никарагуанцем Адольфо Калеро и лаосцем Па Као Хэ организовал Демократический интернационал – Джамбори, международное объединение антикоммунистических повстанцев.
После падения просоветского режима Вардак был начальником штаба афганской армии, воевал с талибами. После свержения талибов занимал пост министра обороны, воссоздавал армию, боролся с терроризмом и наркотрафиком. Однако он оставался «белой вороной» – — сторонником светского государства, которое называл «демоисламистским»). В стране, проникнутой религиозной нетерпимостью. В 2012 году Вардак ушёл в отставку, сохранив определённое влияние среди армейских офицеров и светских националистов. Однако достанет ли 76-летнему герою многочисленных войн сил и влияния, чтобы вновь стать мощной фигурой в условиях нового пришествия «Талибана», сказать сложно.
В общем приходится констатировать: в современном Афганистане сейчас нет влиятельных сил, способных противостоять талибам.
Сами талибы готовятся к власти вовсю. Занимают один за другим афганские уезды, штурмуют Калайи-Нау, врываются в южную столицу Кандагар. Талибские лидеры рассказывают, каким будет их Афганистан. Обещают в Москве не создавать проблем Кремлю, не нападать на союзников РФ, даже пресечь наркотрафик. Афганским женщинам сулят право выбирать мужей – но в пределах, разрешаемых шариатом. Правда, побивание камнями за супружескую неверность и отсекание рук за кражу даже обсуждаться не может – это основы основ исламского права в версии Талибана. Сомнительно, чтобы прочий «либерализм» был чем-то иным, кроме как декларацией напоказ.
Но талибы не хотят, чтобы им на головы вновь, как в 2001-м, садились американские десантники, чтобы их начала бомбить, например, российская авиация, чтобы между Термезом и Мазари-Шарифом ездили узбекские танки, чтобы по горам Гиндукуша пробирался китайский спецназ. Для этого можно пообещать и мир на границах, и запрет наркоторговли, и даже разрешение девушкам учиться. Другое дело – как всё это обеспечить.
В соседнем Таджикистане продолжают тлеть угли жестокой гражданской войны 1992–1997 годов. Вооружённое исламистское подполье придавлено, но не подавлено. Связи с Афганистаном, особенно жителей Горно-Бадахшанской автономии, не удавалось прервать даже в советские времена. Режим Эмомали Рахмона весьма обеспокоен происходящим за Пянджем. Ожидался поток беженцев. Но пока этого не произошло. Границу переходят в основном военные из афганской правительственной армии, которым непосредственно грозит расправа.
Но даже если талибы не захотят помогать таджикским исламистам форсировать с юга Пяндж, они наверняка не захотят им мешать. То же касается исламистов узбекских. Правда, тут есть некоторые отличия. Исламское движение Узбекистана (ИДУ), сплочённая и имеющая большой военный опыт группировка, в начале XXI века была вытеснена американцами в Пакистан, где принесла присягу запрещённому Исламскому государству. Там ИДУ принимало участие в военном мятеже на стороне пакистанских талибов. Но это не означает, что узбекские боевики не смогут переместиться из пакистанского Вазиристана к Термезу, и не попытаются осуществлять кровавые рейды на историческую родину. Подобные акциям основателя ИДУ Тахира Юлдашева в конце ХХ века.
Далее – проблема наркотрафика. Опиум и его производные – единственный экспортный товар Афганистана. Можно, конечно, запретить изготовление и торговлю наркотиками, но обеспечить исполнение запрета вряд ли удастся. Как убедить крестьянина выращивать пшеницу или виноград, если опиум приносит с десятки раз более высокие доходы? Как заставить местную власть, будь она хоть сто раз талибская, гоняться за крестьянами, выращивающими опиумный мак? И, наконец, самое главное. Талибы придут к власти, и им понадобятся деньги. На госаппарат и армию. Можно, конечно, строить планы: например, есть запасы медных и железных руд – придите, инвесторы, стройте рудники и обогатительные фабрики. Есть проекты строительства трансафганских железных дорог и трубопроводов. Но какой инвестор в здравом уме придёт в страну, где нет никакой инфраструктуры и сколько-нибудь квалифицированной рабочей силы? И даже если такие сумасшедшие найдутся, пока такие проекты начнут приносить доходы, пройдут долгие годы. А наркотики – это деньги прямо сейчас. И опыт такого рода талибами накоплен масштабный.
Сейчас вопрос не в том, захватит ли Талибан власть в Афганистане, а когда он это сделает. Но несмотря на успехи движения, на севере страны всё-таки остаётся большой потенциал сопротивления. Талибы быстро продвигаются вперёд потому, что противостоящие им силы не получают поддержки извне. Покамест Душанбе и Ташкент не приняли такого решения. Не приняли его ни Москва, ни Пекин. Вашингтон продолжает помогать остаткам правительства в Кабуле. Но если внешняя помощь, направленная, например, структурам Дустума, Масуда-брата или Масуда-сына, хазарейцам Хаджи Мухаммада Мохакика, будет существенной, то талибам, скорее всего, придётся довольствоваться лишь частью Афганистана. Лежащей южнее Гиндукуша – где преобладает пуштунское население. Это будет означать фактическое разделение Афганистана на этнические районы.
И, наконец: угрожают ли талибы режимам Таджикистана и Узбекистана? Прямой военной опасности в настоящее время нет. И из-за явного нежелания талибов воевать, и из-за военной слабости талибских отрядов. Одно дело – занимать сельские районы с сочувствующим населением и разгонять не желающих сопротивляться солдат. Совсем другое – вести военные действия с регулярными армиями на чужой территории. Опасность Душанбе и Ташкента может исходить только изнутри Таджикистана и Узбекистана. Тамошние режимы авторитарны, асоциальны, значительная часть населения их не поддерживает. В Таджикистане помнят гражданскую войну. В Узбекистане – кровавое подавление Андижанского восстания в 2005 году.
Насколько сильно в обеих республиках исламистское подполье, ведомо только спецслужбам (и то не факт). Очевидно другое: массовая бедность. В Таджикистане экономика почти не растёт, в Узбекистане дела немногим лучше. Конфликты в обеих странах неизбежно окрасятся в зелёные тона. И тут талибы, конечно, скажут своё слово. Но пока в Центральной Азии сохраняется относительное спокойствие, переноса войны из Афганистана на север не будет.
То же касается и наркотрафика. Попытки транспортировки опиатов из Афганистана в Центральную Азию, и транзитом оттуда по всему миру были, есть и будут. Минимизировать их (ибо полностью прекратить невозможно) могут полицейские силы – если, конечно, они мотивированы, обучены и оснащены. Военные подразделения тут способны играть вспомогательную, а не решающую роль. Ведь наркотики перевозят не танковые колонны, прорывающиеся через линию фронта, а небольшие караваны и отдельные курьеры.
И, наконец, о роли России. Москва заинтересована в сохранении привычных режимов Рахмона в Таджикистане и Мирзиёева в Узбекистане. Их крушение стало бы для Кремля крупной политической катастрофой. Военная помощь Таджикистану – это политическая поддержка Рахмона. Который, кстати, не очень-то демонстрирует благодарность, ощущая себя хозяином положения – его падения власти РФ не могут себе позволить. И только где-то на заднем плане – охрана границы от исламских экстремистов и борьба с наркотрафиком. Обычный для кремлёвского режима принцип мировой контрреволюции. Неважно, каков Рахмон. Важно, что его нельзя трогать. Ибо он «легитимно» сидит во власти даже дольше Путина.
Что до встречи представителей российского МИДа с талибами в Москве – тут включена обычная антиамериканская шарманка. Дескать, они не справились, а мы вот… Глядишь, и выпадет благоволение Талибана. Позволит сымитировать возвращение очередной зоны советского влияния. Тут Афганистан не очень-то отличают от Сирии или Никарагуа. У талибов, к тому же, традиционные ценности, для Кремля привлекательные не менее хамасовских. Путин ныне не тот, что в 2001 году. И на простодушного «Егор Егорыча» Буша (за которым, если что, не ржавело) оглядываться теперь не приходится.
Евгений Трифонов, специально для «В кризис.ру»
