Эго-уверенный

Немногие сегодня вспомнят эту дату. 30 лет назад умер Эрих Хонеккер. Многолетний глава ГДР, восточногерманский Брежнев. Олицетворение немецкого орднунг-коммунизма, твердокаменный марксист-ленинец, преданный вассал Москвы.  От его наследия не осталось ничего. Ничего, похоже, не понял и он сам. Но не сказать, чтобы 29 мая 1994-го он исчез совсем уж бесследно. Государством Хонеккера во многом сформирован Владимир Путин. За это одно стоит помнить.

Он родился в 25 августа 1912-го, за два года до начала Первой мировой войны. Город Нойнкирхен в промышленном Сааре, запад Германии, близ французской границы. Это и ныне индустриальный регион, а в те времена один из центров германской угледобычи. В партийных анкетах Эрих Хонеккер подчёркивал своё пролетарское происхождение. В этом сомневаться не приходилось. Но когда он рассказывал о бедности и лишениях, то явно увлекался.

Его отец Вильгельм Хонеккер действительно был шахтёром. Но не совсем обычным. Высокая квалификация и заработки обеспечили ему собственный дом и земельный участок. Что вообще-то было редкостью среди саарских горняков. Вдумчивые биографы признавали: образ жизни Хонеккеров соответствовал стандартам среднего класса кайзеровских времён. При этом семья отличалась глубокой протестантской религиозностью. В этом духе воспитывались шестеро детей – три брата и три сестры.

Взгляды Вильгельма Хонеккера изменились после войны. Германия потерпела поражение, кайзеровский рейх рухнул, Саар оккупировали французы. Хонеккер-старший посчитал это национальным унижением и сдвинулся к левому радикализму. Саарские протестанты вообще оказались восприимчивы к коммунистической пропаганде – это отгораживало их от католиков, принимавших французскую власть и правую идеологию. Десятилетнего Эриха отец определил в школьную коммунистическую группу. Мальчику там понравилось.

Однако в 1926 году Вильгельм вновь передумал и отправил четырнадцатилетнего Эриха на другой конец страны (ныне город Боболице вообще находится в Польше). Работать на ферме хорошего знакомого. Впоследствии коммунист Хонеккер рассказывал, как ему приходилось батрачить за еду и одежду. Но и тут душераздирающие воспоминания не вполне совпадали с реальностью. Фермер Вильгельм Штрайх наметил работника Эриха в будущие зятья, прилично платил, взял в компаньоны и предлагал собственность в наследство. Другое дело, что Эрих наметил себе гораздо большее. Отработав два года, он предпочёл взять денежную выплату и на этом разойтись миром.

Вернулся в Нойнкирхен. Поступил учиться на кровельщика. Но не став крестьянином, не стал и рабочим. Уже в конце 1928-го Эрих Хонеккер состоит в немецком комсомоле и тут же зачислен в штатный аппарат. Через год изучает марксизм-ленинизм на закрытых курсах Компартии Германии. Ещё через год восемнадцатилетний Эрих стажируется в Москве на курсах Коминтерна. Эту учёбу, правда, пришлось свернуть и быстро возвращаться на родину – из-за неположенного знакомства с девушкой на заводской танцплощадке. Но прокол по молодости не отразился на партийной карьере. Хонеккер возглавил коммунистическую молодёжь Саара.

Впредь он не сойдёт с аппаратно-коммунистической стези. «Мы плоть от плоти рабочего класса», – монотонно повторял он из года в год, из должности в должность. Чувство юмора не было его сильной стороной.

Его искренне захватывали эмоциональные основы коммунистической идеологии – «харизматическая избранность» и «очарование рациональностью». Заметим: избранность, а не грёзы о святом равенстве. И конечно, марксистская рациональность, особенно ценимая в Германии.

Избранность. Рациональность. Такие бывают представления о прекрасном… Не только человеческими чувствами и ценностями вдохновляется порой человек. Нельзя забывать об этом. Опасность всегда рядом, и надо держаться в готовности.

Мыслителем Хонеккер не был. Воспринял марксистско-ленинские установки, проникся, заучил. Но от себя ничего не вносил. (Как говорили советские философы, к марксизму нельзя ничего прибавлять, от марксизма нельзя ничего отнимать, можно только творчески развивать.) Оратором был ниже среднего – механически повторял заученное. Если на митинге, то громче, если под крышей, то тише. Организатор из него получился так себе. Удавалось двигаться по накатанной колее. Но если случалось непредвиденное, сразу терял фишку.

В общем, не самый ценный кадр. Но КПГ высоко ставила идеологическую упёртость и машинную исполнительность. Этими качествами Хонеккер обладал в полной мере.

В 1933 году Национал-социалистическая рабочая партия Германии опрокинула демократию Веймарской республики. Нацистская избранность отличалась от коммунистической. Жестокие удары гитлеровского государства загнали КПГ в подполье. Ушёл в нелегалы и Хонеккер. Попал в гестапо, но был выпущен, перебрался в Голландию. Оттуда курировал подпольные ячейки комсомола.

В начале 1935 года Гитлер добился референдума в Сааре о возвращении в Германию. КПГ решила дать бой. Пробрался на родину и Хонеккер, для агитации «за красный Саар в советской Германии». Эта бессмысленная формулировка сбивала с толку даже шахтёров-коммунистов: ведь советской Германии нет! как голосовать, за Гитлера что ли? В итоге 91% саарцев проголосовали за воссоединение по Гитлеру. «Поражение Гитлера в Сааре» – назвали это коммунисты. Они-то ждали 98%. С чувством выполненного долга Хонеккер уехал в Париж.

Вскоре он нелегально вернулся в Германию. Почти сразу, в декабре 1935-го, оказался в гестапо. Допрашивал его сам «папаша Мюллер». Пыток применять не пришлось, подследственный вину признавал. Получил десять лет. В тюрьмах был зачислен в хозобслугу. Потом, как недоучившийся, но всё-таки кровельщик, отправлен на ремонтно-строительные работы. Восстанавливать дома после бомбёжек.

В заключении с ним случилась романтичная история. Строительную бригаду содержали в женской тюрьме. Молодой коммунист сошёлся с охранницей Шарлоттой. В марте 1945-го она помогла ему бежать. Неделю Хонеккер пересиживал в квартире её знакомой. После чего не выдержал и вернулся в тюрьму. Там было спокойней. Шарлотта прикрыла побег в журнальных записях. А через месяц с небольшим тюремные двери открыли советские войска.

Надо отдать должное: Эрих Хонеккер женился на Шарлотте Шануэль. Но она умерла, через полгода после свадьбы. Хонеккер был женат ещё дважды. С комсомольской аппаратчицей Эдит Бауманн получился скандальный развод. Главпионервожатая Маргот Файст побывала при муже членом ЦК и Совмина. Этих женщин знали вся ГДР. А вот о Шарлотте Шануэль старались не напоминать, даже если помнил сам Хонеккер.

Некоторые странности гестаповского следствия, заключения и побега не прошли мимо дисциплинарных инстанций КПГ. Но Хонеккеру вновь повезло – отделался выговором. Партии хватало забот посерьёзней – например, поглощения социал-демократов в советской зоне оккупации. При обмене партбилетов Хонеккер без проблем оформился в Социалистической единой партии Германии и вернулся к руководству преобразованным комсомолом (это называлось «Союз свободной немецкой молодёжи»).

Почти случайно, но прочно попал он в орбиту генсека ЦК СЕПГ Вальтера Ульбрихта. Сталинский наместник в Восточной Германии благоволил этому младшему товарищу. Начальнику импонировала скромная бездумность подчинённого, его строгая преданность и педантичная надёжность. В 1949 году учредилась ГДР – в 1950-м Хонеккер стал членом ЦК СЕПГ и кандидатом в Политбюро. Курировал комсомол, зачищал молодёжную крамолу, преследовал церковь. Отметился при подавлении рабочего восстания в июне 1953-го.

В 1955 году Хонеккера командировали в Москву – продолжить учёбу, прерванную четвертью века ранее. Там он пережил XX съезд КПСС. Верхушка СЕПГ была шокирована хрущёвской десталинизацией, но помыслить не могла возразить Москве. Восточноберлинские властители уже за то благодарили Хрущёва, что тот отклонил проект Берии – объединить Германию как «миролюбивое буржуазное государство». А то бы куда им податься? Кому в такой Германии мог быть нужен товарищ Хонеккер?

Впрочем, Москва от Восточного Берлина не требовала от десталинизации. Стабильность германского форпоста считалась важнее. Польских, венгерских, чехословацких, болгарских перемен в ГДР не произошло. Руководство здесь не меняли. Порядки оставили прежними. Хотя, конечно, снизили обороты репрессий – всё же не ходжаистская Албания.

С 1958 года карьера Эриха Хонеккера вышла на решающий виток. Ульбрихт причислил младшего товарища к верховным хозяевам Восточной Германии: ввёл в Политбюро, наделил секретарскими полномочиями, поручил курировать оборону и безопасность. Под партийным руководством Хонеккера оказались армия, полиция и Штази, не говоря о корпусе «титушек» из «Боевых групп рабочего класса». В этой сильнейшей позиции Хонеккер руководил в 1961-м возведением Берлинской стены. Он же отвечал за её непроницаемость. За каждый выстрел. За каждого из полутора сотен убитых.

В хонеккеровское ведение перешла и культурная политика. Где госбезопасность и расстрелы, там идеология – непреложный закон коммунистического государства. И вновь он оказался выше всяческих партийных похвал. Свирепая цензура, репрессивное выжигание «враждебных проявлений», интеллигенция под уплотнённым гэбистским контролем.

Наконец, после падения Хрущёва на Хонеккера замкнулись основные контакты с Кремлём. Брежнев усмотрел с Хонеккером не только социально-политическое, но и ментальное родство. И не ошибся. Даже на серо-казарменном фоне ГДР именно этот секретарь СЕПГ олицетворял пик застоя, кладбищенскую неподвижность.

Не было в Эрихе Хонеккере красной одержимости. Вместо фанатизма – бессмысленная безжалостность серийно отштампованного бюрократа. Даже непреходящая печать какой-то пыльной нелепости – бежать и спрятаться, чтобы через неделю вернуться в камеру… Но номенклатурный класс не ошибся в этой блёклой личности. Он справлялся на ять. Нежить иного не требует.

К началу 1970-х СЕПГ подошла с очевидными успехами. ГДР превращалась не только в военно-политический форпост «соцлагеря», но и в социально-экономическую витрину. Ульбрихт сорвался на таком испытании славой. Начал вспоминать, что родина марксизма – вообще-то Германия, а не Советский Союз. Размышлял, как не мешало бы предоставить немецкой компартии и немецкому соцгосударству подобающее положение.

Для начала Ульбрихт задумал реформу хозяйственного механизма. Расширение самостоятельности госпредприятий, хозрасчёт, индикативность планирования, финансовое поощрение работников. О политических вольностях не было речи. Но ульбрихтовские задумки напоминали прожекты «косыгинской реформы», только что зарубленной в СССР. Это сильно не нравилось брежневскому Политбюро ЦК КПСС. Да ещё после Пражской весны, где дубчековские ревизионисты проталкивали нечто подобное. Начинается вроде безобидно, а потом танки вводить. Ульбрихту ли не знать – сам только что участвовал в интервенции.

В намеченном новом курсе Хонеккер становился лишним для Ульбрихта. Зато нелишним для Брежнева. Летом 1970-го Ульбрихт попытался сдвинуть Хонеккера с секретариата ЦК. В ответ Хонеккер организовал групповое письмо членов Политбюро СЕПГ в Политбюро КПСС – дескать, товарищ Ульбрихт явно нуждается в отдыхе. Москва возражать не стала.

26 апреля 1971 года в гросдёльнской резиденции Ульбрихта появился Хонеккер. С ним двадцать автоматчиков. Блокировали входы-выходы, обрезали телефонные провода. И положили Ульбрихту на стол заявление об отставке с высшего партийного поста. По состоянию здоровья. Ульбрихт подписал.

Даже это получилось у Хонеккера серо, просто, буднично. Типовая канцелярская процедура. Даже Ульбрихт остался на виду – безвластным председателем Госсовета и почётным председателем СЕПГ. Зачем скандалить? Пускай себе сидит. Чинно и благолепно. До смерти в 1973-м.

Первые год-два изображалась либерализация. По части туризма и кино. Надо же было чем-то отличаться от настрявшего всем начётчика Ульбрихта. Но эти игрушки скоро ушли на свалку. При Хонеккере ГДР застыла окончательно. Партия и государство в полной мере уподобились своему главе.

Он не просто копировал Брежнева. Это был Брежнев по-прусски, с педантичной немецкой пунктуальностью. Начётная скука возвелась в идеологический принцип, государственную добродетель и традиционную ценность. Творческий синтез канцелярии, казармы и кладбища.

Разумеется, был отброшен ульбрихтовский экономический замысел. Экономика ГДР отличалась от советской – сбоку от монопольного госсектора допускались ремесленные мастерские и аграрные кооперативы. Но Хонеккер не жаловал эти предприятия, поддерживавшие в стране терпимый быт. По хозяйству вновь хлестнула директивная волна остаточной национализации. Идеологический контроль партии и госбезопасности проникал на каждую кухню. Треть страны принуждалась к сотрудничеству со Штази.

Репрессии против диссидентов, либералов и социалистов, обосновывались, конечно же, «неустанной борьбой против фашизма и антисемитизма». Абсурда не стеснялись. (Но надо сказать, националистическую молодёжь тоже прессовали сурово. Недаром именно с востока современной Германии полыхнул коричневый огонь.) Зато антипольские настроения насаждались почти официально. Особенно в 1981 году, когда «Солидарность» ужаснула номенклатуру по всему её лагерю. «Не поторопились ли мы соглашаться на границу по Одеру–Нейсе?» – задавались вопросом партаппаратчики СЕПГ в 1981 году. Хонеккер по праву числился среди главных покровителей «партийного бетона» ПОРП.

Над шестнадцатью миллионами восточных немцев господствовали пятьсот двадцать человек – ведущие партсекретари, генералитет и офицерство Штази, особо доверенные хозяйственники. Венчал верхушку лично товарищ Хонеккер. Но подобно Брежневу, он сгруппировал высшее «коллективное руководство»: премьер Вилли Штоф, шеф госбезопасности Эрих Мильке, главный идеолог Курт Хагер, куратор экономики Гюнтер Миттаг. В стране их называли красными пруссаками и развратными стариками. Однако генсек искренне считал, будто народ обязан его любить и выполняет эту обязанность.

В хонеккеровском Политбюро состоял Герман Аксен – один из руководителей идеологического и дипломатического аппарата. По статусу – догматик, по жизни – циник. «У Эриха были скромные потребности, – рассказывал он на следствии, под которое попал за коррупцию. – Ему бы хватило крыши над головой, еды три раза в день, приличного костюма, денег на кино и презерватива на ночь. Поэтому он думал, что всего этого достаточно и другим».

Что думал про других, вопросов нет. Но сам жил всё же иначе. Элитный посёлок Вандлиц – средоточие коттеджей-дворцов кайзеровского стиля, обиталище пятисот двадцати – шифровался по документам как «территория содержания редких животных». Несмотря на секретность документации, страна об этом узнала. И полностью согласилась.

31 декабря 1982-го Хонеккер ехал на новогоднюю охоту (это времяпрепровождение и в ГДР было номенклатурным маркером). Около двух часов дня в кортеж впоролась зелёная «Лада». Черный «Ситроен» генсека успел увернуться, из машин сопровождения высыпали штазисты с автоматами. А из «Лады» вышел сорокалетний печник Пауль Эслинг. С антикварным «Вальтером».

Дальнейшее доподлинно неизвестно по сей день. По официальной версии, Эслинг выстрелил в одного из хонеккеровских охранников, ранил его и застрелился сам. По народной версии, его изрешетили автоматным огнём. Кортеж отправился дальше. Праздник удался – после гибели человека Хонеккер застрелил ещё девять оленей.

Рабочий-печник Эслинг ненавидел номенклатуру. При том, что сам жил неплохо: имел не только собственную машину, но и дом, сад, даже верховую лошадь. Однако ему приходилось устанавливать камины в Вандлице… этого оказалось достаточно. К тому же в тот  день Пауль поссорился с девушкой Линдой, выпил и сел за руль.

Место захоронения Пауля Эслинга неизвестно. А Линда Штретцель с тех пор не празднует Новый год.

Народная любовь к развратным старикам крепла по мере расшатывания экономики. Советское субсдирование скудело – снижение цен на нефть ставило объективный лимит. Некоторое время Хонеккер компенсировал потери западными кредитами, особенно из ФРГ.

Он вообще многого добился во внешней политике. ГДР была не только ближайшим привилегированным союзником СССР, но наладила отношения с Западом. Заодно создала собственную зону проникновения в Африку и Латинскую Америку (Штази консультировала ангольскую охранку ДИСА; Жонаш Савимби особо выделял восточногерманских колонизаторов, наряду с советскими и кубинскими). Канцлеры ФРГ почтительно принимали советского смотрящего за ГДР. С Хонеккером водили дела и социал-демократ Гельмут Шмидт, и христианский демократ Гельмут Коль.

А вот с коммунистом Михаилом Горбачёвым отношения у Хонеккера начисто не сложились. Перестройка шокировала властителей ГДР. Пытались как-то увернуться, отгородиться, отделаться ритуальными славословиями. СЕПГ восторженно приветствовала кровавую тяньаньмэньскую расправу над китайскими протестующими. Заводила мутные антиперестроечные игры с Чаушеску и Кастро. Но не решалась открыто бросить вызов. Только единомышленнику Егору Лигачёву шёпотом высказывали «справедливые замечания». Егор Кузьмич вполне соглашался – но что он мог поделать?

Ограниченный, если не сказать туповатый Хонеккер кое-что понимал  куда лучше продвинутого инициатора Перестройки. «В 1987 году на улицах Москвы я увидел поклонников царя, которые несли портрет в черном мундире. Эти неформальные группы демонстрировали, что они построили собственную партию – тогда мне стало понятно, что перестройка пойдет другим путём. Не тем, который планировался изначально», – вспоминал он незадолго до смерти.

Отвержение Перестройки превратило респектабельного Хонеккера в европейского изгоя. Помощь из ФРГ иссякла. «Нас не спасут теперь ни Запад, ни Восток», – лаконично описал Гюнтер Миттаг состояние экономики ГДР к 1989 году. Последним шансом толковый экономист считал реформу ульбрихтовского плана. Может быть, теперь Хонеккер и согласился бы. Но было поздно.

7 октября 1989-го Горбачёв приехал в Восточный Берлин праздновать 40-летие ГДР. «Горби, помогай!» – кричали ему демонстранты, не обращая внимание на окаменевшего Хонеккера.

Как только стало ясно: «Горбачёв танки не пошлёт» – ГДР захлестнул вал мирного протеста. Попытки избиения демонстрантов полицией и Штази на порядок увеличили численность протестующих. Идеолог Хагер бросился в Москву: нельзя ли повторить схему с Ульбрихтом? Как хотите, услышал он ответ, исполненный безразличия.

18 октября 1989-го Хонеккер экстренно собрал Политбюро. Спросил, кто что имеет в повестку дня. «Освобождение от должности товарища Хонеккера» – ответили все присутствующие. «Эрих, так дальше не пойдёт. Тебе пора», – сказал Штоф, которого генсек держал за личного друга. Он, впрочем, и Мильке считал за своего, и Хагера с Миттагом, и даже Аксена. Что ж, в какой-то мере так и оказалось – был момент, когда сели все. Даже преемник Эгон Кренц, закрывший Вандлиц, и то побывал под судом.

Дисциплинированный коммунист сам проголосовал за свою отставку и вышел чёрным ходом. Несколько часов он бесцельно ездил по Восточному Берлину, благо шофёр оставался ему верен. «Так получилось», – сказал он, вернувшись в Вандлиц. Маргот промолчала.

Через год ГДР уже не было. Восточные земли ФРГ – всё-таки это другое.

Последняя хонеккеровская пятилетка похожа на суетливый эпилог. Его арестовали ещё в ГДР. Предъявили обвинения в узурпации и коррупции («Вы вместе с герром Миттагом…»). Но тут случился облом – коммунистический диктатор не может нарушать законов коммунистического государства, ибо сам себе закон. Власть и так принадлежала ему, хоть с герром, хоть без герра. Деньги и Вандлиц он получал сообразно указаниям своей партии, которые именовались «законами ГДР». Пришлось Хонеккера отпускать. А Хонеккеру пришлось срочно искать крышу над головой – Вандлиц накрылся, а другой квартиры у него, как выяснилось, не было. Не предвидел, что когда-либо понадобится – зачем, если владеешь страной? Но вот случилось. Вписались на проживание к родне Маргот.

Обвинение пошло другим путём: предъявили убийства у Берлинской стены, причём на основании не только внутреннего, но и международного права. Тогда весной 1991-го Хонеккер просто бежал в Москву. Горбачёвский СССР не отказал ему в убежище. Но после Августа-1991 отказала ельцинская Россия. Пристанищем Хонеккера стало чилийское посольство в Москве. Что создало правительству Чили много лишних проблем.

«Паталогическая трусость, – констатировали российские комментаторы. – Убегая от суда, скорей всего символического, он ставит в неловкое положение целое государство, включая своих друзей». Сам Хонеккер говорил, что не желает попасть в руки «ангелов мести». Однако пришлось. 29 июля 1992 года его экстрадировали из России. В Берлине недавнего властителя ждала тюрьма Моабит. 80-летнему и тяжело больному заключённому предоставили различные льготы. Например, разрешили лежать на койке днём.

На суде Хонеккер держался довольно твёрдо. Ни о чём, кроме своего попадания, не сожалел. Ответственность за убийства признавал, но отказывался считать это виной. Даже моральной, не говоря о юридической. «Так было надо» – вот, собственно, и всё.

Ожидалось, похоже, что проблема решится сама собой. Но этого не случилось. Тогда в отношении Хонеккера была применена германская юридическая норма, в соответствии с которой «близкая смерть подсудимого делает бессмысленным уголовный процесс». 13 января 1993 года он наконец улетел в Чили, где ждала Маргот. Хотя подельники из руководства СЕПГ получили-таки сроки за расстрелы у Берлинской стены.

Харизматичная избранность. Очарование рациональностью. Уже этих качеств достаточно для характеристики. Но имелось и третье. «Эго-уверенность» – так называет немецкий историк Мартин Забров ментальный стержень коммунистических руководителей ГДР. Они были тотально убеждены в своём праве править. В превосходстве и безнаказанной жестокости.

Доживая бесславным эмигрантом, Хонеккер повторял как заведённый: «Я был, есть и буду коммунистом». Строго критиковал неблагодарный народ: «Чего им не хватало?» Умер всё в той же очарованной избранности, всё так же проникнутый эго-уверенностью. Смерть скучного человека не взбудоражила ни Чили, ни Германию, ни мир.

…Майор КГБ Владимир Путин на застал хонеккеровского расцвета. В дрезденской резидентуре он служил во второй половине 1980-х, когда уже набухал призрак скорого конца ГДР. И едва ли генеральный секретарь Эрих Хонеккер олицетворял для него это государство. Скорей генерал Хорст Бём, начальник дрезденского управления Штази. С ним Путин решал дела, от него получал поздравления и медаль.

По-арийски подтянутый генерал нравился майору. Нравился ему и весь орднунг, на страже которого они стояли. Но 5 декабря 1989-го растерянный Бём беспрекословно сдал личное оружие диссиденту Герберту Вагнеру. 21 февраля 1990-го он нашёл другое оружие – затем лишь, чтобы покончить с собой.

Хонеккер не знал Путина. Но Путин знает о Хонеккере. А главное, Путин помнит Бёма.

Поэтому будет жесть.

Никита Требейко, «В кризис.ру»