Потеряв полгода в растерянности перед пандемией, режимные хозяева взялись навёрстывать темп. Бессрочность путинского правления, тотальный культ властей и репрессий считаются уже узаконенными. Социологи публикуют прогнозы на 1 июля. Госпропаганда педалирует перевес «за» пакет конституционных поправок. «Он подобен трусу, идущему ночью по кладбищу и подбадривающему себя посвистыванием», – писал Ван Мин полвека назад о Председателе Мао. Которому тоже обещали десять тысяч лет.
Впрочем, «его китайский образец» (А. Т. Твардовский) работает в ту же сторону. Властители Поднебесной удержали власть после старого вождя. Нынешний вождь тоже примеривается на пожизненное властвование. И гонит карательный каток на поднявшееся сопротивление. Но КНР – это коммунизм, партийный режим со всей сопутствующей дисциплинарностью. Такого, что там даже сейчас, у нас, пожалуй, не было даже при Брежневе. Тем более теперь.
Тяньаньмэньского восстания или польской профсоюзной революции, предположим, не предвидится – но вполне российское выворачивание общества из-под государства происходит на глазах. Что подтвердило на днях исследование социологической группы директора по исследованиям Центра стратегических разработок Сергея Белановского: «Новый спектр политических настроений в российском обществе в 2020 году». Общий вывод социологов: «Маятник вновь стал двигаться в направлении всё большего скепсиса и протеста».
Почти десятилетие назад эти же аналитики предсказали протестный всплеск 2011–2012 годов. С тех пор их принято слушать. Даже если в этом не признаются. Из Кремля устами Пескова последовал содержательный, как всегда, ответ: «Естественно, есть определённые последствия в плане проблем, которые переживают граждане, есть последствия той пандемической ситуации, которая имеет и последствия для экономики, эти последствия чётко фиксируются».
Что же приходится фиксировать? Да ещё с такой чёткостью, какую в очередной раз проявил путинский пресс-секретарь?
Надо признать, резкое ускорение социально-политических процессов задано коронавирусом. Рассуждения некоторых видных оппозиционеров в духе «вирус союзник Путина» практикой не подтвердились. Реальность скорее обратного свойства. Политическая программа режима на 2020 год скомкана, если не разрушена. Но дело не только в срыве январских планов-графиков. Поворот происходит глубинный: «Президент и федеральное правительство резко сдали свои позиции среди всех категорий населения, включая те демографические и социальные группы, которые являлись традиционным электоратом Путина». Страх перед заразой и погружением в бедность переросли в эмоции массового раздражения и гнева. Пока – эмоции.
В 2014 году режим сыграл фактически ва-банк. Выражаясь опять же по-китайски, политическим языком Мао Цзэдуна: «Наш коронный номер это война и диктатура». В нашу эру с такой карты не ходят без крайней нужды. Но кремлёвские хозяева ощутили именно её – Украинская революция показала реальность падения. Они ещё могли вынести революцию Ливийскую – тоже страшно, но хотя бы далеко. А тут уже под окном. Сдадут нервы и у более тренированных госмужей.
Постепенно осознаётся: спецоперация в Крыму, война на Донбассе, интервенция в Сирии, атомно-комичная антизападная истерия явились прежде всего внутриполитическими акциями. Конечно, украинцам мстили за совершённую революцию, сирийцев подавляли за совершаемую. Но главные адресаты этих «месседжей огнём и мечом» жили и живут в России. Смертоносные игрища и фейерверки лжи отвлекали одних, запугивали других, блокировали третьих. С единой целью – закрепить номенклатурную власть и олигархическое роскошество.
На несколько лет это удалось. Одно время эффект казался таким сокрушительным, что режим посчитал приспевшим время расчехлиться. Запредельно тупое мракобесие всё возвелось в ранг государственной идеологии. Тщательнейший отбор всего самого отстойного из царских и советских времён, гимны крепостничеству, дворянству и 1937-му сделались их праздником жизни.
Но у такой карты недолгая игра. Перелом пришёлся на 2018 год. Пенсионная реформа столкнула камень с горы. Верховное решение вынуть из карманов россиян компенсацию за слишком уж «эффективный менеджмент» госкомпаний, имперские триумфы «Путина-Таврического» и колониальные побоища в ближневосточных песках не встретило понимания в массах. «Ситуация стала двигаться в направлении ослабления привлекательности идеи «сильной руки», – констатируют социологи «Группы Белановского». – История с «Крымнаш» особенно показательна как иллюстрация движения идеологического маятника сначала под действием пропаганды, а затем в результате ее износа».
Положение с тех пор только ухудшалось. Не только материальное, социально-экономическое. Хотя профильные имперцы постарались и здесь, только что в припадке алчности подрубившие под собой несущий нефтяной сук. Конституционные извращения с самого начала вызывали если не равнодушие, то редкую для российских масс злость. Слишком очевидно то, что в этих массах называют «мухлёвкой». Затем последовал пандемический обвал, довершивший транзит глориа мунди.
А дальше подступило понимание: это не разрозненные головотяпства зарвавшихся бюрократов. Этот системная политика. Которая иной не станет, сколько ни проси Путина на «прямых линиях». Соответственно, глава государства и стал главным адресатом агрессивных эмоций.
«Я испытываю ненависть к государству, выстроенному Путиным», – говорит социологам тридцатилетняя петербурженка. «Для нашего государства личность – мусор. Будут все зачищать, чтобы пожрать подольше и посытнее», – поясняет мужчина из Кургана. «Самое большое раздражение вызывают Собянин и Путин», – вторит им москвичка (отсюда повышенное внимание к персоне столичного мэра). «Сидят и жрут, ничего не видят. Если и было уважение к ним когда-то, оно ушло, растворилось в этом безумии», – женщина из Владикавказа. «Все ждут, когда власть поймёт, что уходить все равно придётся», – жительница Камчатки. «Задолбала эта власть с поиском внешних врагов! Они сами и есть главные враги, особенно те, кто сейчас в бункере прячется», – мужчина-пскович словно цитирует иранских протестующих («Враг не Америка, враг – аятоллы!»). Наконец две женщины из Подмосковья и Москвы: «Надеюсь, эту хунту кремлёвскую привлекут к ответу», – говорит первая. «Пусть молятся не о продлении полномочий, а о возмездии судебном, не возмездии толпы», – уточняет вторая.
Это голос людей, что называется, аполитичных. Только что вскинувшихся к общественным делам – оттого, что их «достали». Они вообще настроены жёстче оппозиционеров со стажем. Те склонны к конструктивным рассуждениям. О сменяемости власти, о сокращении количества силовых ведомств. Аполитичные высказываются иначе. «Ненависть к этому бункеру на Валдае или где он там сейчас прячется» – типичный настрой респондентов из глубинного народа.
А то и практические планы: «Я буду помогать в тылу. Укрывать кого-нибудь, снабжать протестующих едой», – планирует женщина из Иваново, знаменитого «города невест». Будущие протесты заранее видятся в категориях тыла и фронта. Гуманизм и взаимоуважение 1991-го вспоминаются с ностальгией, как светлое невозвратное. «Эти маньяки будут защищать власть. Будет гораздо хуже, чем в 91 году», «Тогда не было такой агрессии в отношении властей», «Они до последнего будут защищать своё состояние, свои шкуры. Боятся не дожить до Гааги» – показателен уже сам термин «они» (так называли номенклатуру польские рабочие в ожесточении классовой борьбы).
Так же рассуждают и сторонники режима, каковых пока ещё тоже хватает. «Я легко могу набрать человек 20 снайперов и перестрелять как бузотёров, так и ОМОН», – строит свои планы башкирский бизнесмен. Но такая энергетика в этом лагере редкость. Его идеология – «консерватизм, основанный на страхе перемен». Именно пассивный страх – основа державной лояльности, подлинно духовная скрепа. Активные реакционеры, вроде Гиркина-Стрелкова, как раз покидают разочаровавшего их «нацлидера». Это ещё одна струя в разрушении социальной базы режима. Чему сам режим рефлексивно способствует. Такова его природа, не блещущая изобретательностью. Максимум взаимопонимания, который власти способны предложить сталинистам не на окладе – мягкая мера пресечения, как домашний арест Николая Платошкина. Но тут важно не удариться в умиление: Путин разочаровал эту среду отсутствием полной готовности к ГУЛАГу и войне.
«В российском обществе происходят серьёзные идеологические изменения, – резюмирует «Группа Белановского». – Государственная провластная пропаганда перестала действовать. Основным объектом негативных высказываний стал лично президент Путин». Пандемия не создала этот тренд, но резко его усилила.
У режима на семь бед один ответ. Неделю назад президент ввёл в действие новую редакцию «антиэкстремистской Стратегии», где открытым текстом сориентировал государственные силы безопасности на подавление акций протеста (раньше эта задача формально драпировалась общими рассуждениями). Иного ждать и не имело смысла. Недаром нарком Ежов перед собственным расстрелом упрекал себя только в недоработках.
Анатолий Кружевицын, «В кризис.ру»