Российскому населению скормили очередной «выборосодержащий продукт». Скормили с особым цинизмом – уровень нарушений и фальсификаций превысил не только 2016-й, но даже 2011-й. Власти, предварительно зачистив легальную оппозицию – кого репрессиями, кого вытеснением в маргиналию, кого циничным обволакиванием – громче, чем когда-либо сказали стране: «Да, мы обнаглели! И чо?» Последовали ответные протесты. Но впечатление от них… противоречиво.
Методы «управления результатами» тоже были различны. В Москве – тонкая новация электронного голосования. В Санкт-Петербурге сказывается феномен «губернатора особенного» – тупо откровенные вбросы, насилие в отношении кандидатов, независимых членов избиркомов и наблюдателей. Повсеместно – административный ресурс и принудительный вывод на голосование зависимого электората. Почти везде – мухлёж с надомным голосованием и использование двух ночей для бесконтрольных манипуляций с дневными бюллетенями.
Как мы помним, в 2011 году протесты в Москве против результатов голосования («Мы не голосовали за этих сволочей! Мы голосовали за других сволочей!», «Гауссу верю – Чурову нет!» и т.п.) начались уже вечером, сразу после закрытия избирательных участков. И стихийно продолжались в виде оппозиционных «гуляний» в центре города, особенно на Триумфальной площади. В той или иной форме они были подхвачены во многих других городах. Потом было многое. И распивание виски в московской мэрии с последующим уводом митинга «с Революции на Болото». И шествия, громко, но не слишком обоснованно именовавшиеся «Маршами миллионов». И создание «Координационного совета оппозиции» – с фальсификациями при выборах его членов (с кем поведёшься на мэрских или «медведских» посиделках). А потом полицейский удар, «Болотное дело» и угасание протеста. Попросту говоря, оппозиция оказалась неподготовлена к лобовому столкновению с насилием. Даже весьма умеренным, если измерять по стандартам нынешних времён.
Ход трёхдневного голосования 17–19 сентября, выступления некоторых оппозиционных кандидатов подталкивали к ожиданию чего-то похожего. Ситуация подогревалась и экзит-поллами, и объявленными итогами в целом ряде регионов, где КПРФ существенно потеснила «Единую Россию». Но вечер прошлого воскресенья прошёл спокойно. В Москве тому способствовал и преждевременный триумфализм – по результатам голосования бумажными бюллетенями административно продвигаемые кандидаты терпели поражение. С бóльшим или меньшим отрывом проходили кандидаты оппозиции, поддержанные «умным голосованием». В основном это были выдвиженцы КПРФ. Но также яблочники Сергей Митрохин и Игорь Николаев, самовыдвиженка Анастасия Брюханова, поддержанная «Городскими проектами» Максима Каца. Однако в понедельник были объявлены результаты электронного голосования: «Снимай сапоги! Власть переменилась». Шахматная доска опрокинулась.
Московский городской комитет КПРФ призвал разочарованных сторонников оппозиции выйти с протестом на Пушкинскую площадь. Страха ради иудейска акцию объявили в традиционном уже формате суррогатного митинга: встречи с депутатами. Разочарованные разочаровались ещё раз. По отзывам участников, пришли не более тысячи человек. Может быть и меньше. Можно, конечно, сослаться на нехватку времени для информирования. Но важнее, видимо, отсутствие массового желания «защищать свои голоса». Тем более под знамёнами партии Зюганова с её, скажем так, не радикально-оппозиционной репутацией.
Единичным явлением остался митинг (всё в том же формате «встречи с депутатом») в 197-м Кунцевском округе Москвы. Там 23 сентября собралось едва ли не больше участников, чем 20-го на Пушке. Но кампания в этом округе, которую вёл доцент мехмата МГУ, член Центрального совета профсоюза «Университетская солидарность» Михаил Лобанов, вообще была уникальной. Выдвинутый КПРФ кандидат – не член партии. По взглядам – демократический социалист. Ориентировался на формирование широкого общедемократического фронта. Не слишком упоминал выдвинувшую его партию.
Кампания шла с весьма скромными финансовыми ресурсами. На порядок уступавшими фонду единоросского кандидата-телепропагандиста Евгения Попова. Вели её в основном идейно и политически мотивированные волонтёры. Особых надежд провести Михаила в Думу скорее не было. Но и создать устойчивые сети местных активистов вполне реально. Электорально эта стратегия себя оправдала: именно Лобанов опередил Попова с самым впечатляющим отрывом по результатам голосования на участках – примерено на 10 тысяч голосов. Но дальше вступил в действие «пересчёт электронов», и в думском кресле водружается муж Скабеевой.
Зато есть серьёзные шансы реализовать ставку на низовую самоорганизацию. Стоит упомянуть, что и выступление Михаила Лобанова на Пушкинской площади было наиболее ярким и интересным. Можно даже порассуждать об отражении в 197-м округе главной социально-политической востребованности. Демократический социалист получил наибольшую поддержку живых избирателей – это, что ни говори, факт, подводящий к определённым выводам. Выразимся скромно: демосоциалистический, шире – социал-демократический проект вполне конкурентоспособен в сопоставлении с либерализмом, национал-популизмом и просоветской ностальгией. (О правящей державно-коррупционной доктрине в этом контексте можно не говорить, она зиждется теперь только на аферах и насилии.) Но это отдельный большой разговор. И пока, увы, не самый актуальный.
На субботу 25 сентября была анонсирована очередная «встреча с депутатами». Всё на той же Пушкинской площади. Как показывает опыт, если протест прерывается, это уже большой риск более-менее быстрого затухания. Но наращивать непрерывные выступления КПРФ не имеет ни желания, ни – самое главное – возможности. Подталкивающей опоры снизу не появилось. Да и основное требование: отменить результаты электронного голосования, признать результаты только по бумажным бюллетеням – особого энтузиазма не вызывает. Не то, чтобы массы против, отнюдь. Но какой-то это не вдохновляющий лозунг. В таких категориях и терминах движения не воспламеняются. Что-то вроде призыва на баррикады по вопросу тарификации грузов малой скорости.
Тем не менее власти довольно жёстко противодействовали формально законной акции. Даже напряглись на упреждающие инновации. Полиция буквально взяла в осаду здание Мосгордумы, чтобы задержать на выходе депутатку Екатерину Енгалычеву. Заблокировали горком КПРФ. Более суток дежурили у квартиры Никиты Иноземцева, члена избирательного штаба Лобанова – чтобы вручить ему непонятную повестку и, возможно, доставить в отдел. Задерживали в метро депутатку Мосгордумы Елену Янчук и рядовых активистов. Приговорили к административному аресту лидеров Левого фронта Сергея Удальцова и Леонида Развозжаева.
Во всех случаях вменялась «организация незаконного массового мероприятия». По традиции, сложившейся ещё с навальнистских шествий, под «организацией» понималось размещение информации в социальных сетях. В принципе по такому основанию можно привлечь сотни, если не тысячи людей. Но тут преследования велись выборочно – нейтрализовать активистов, запугать остальных.
Но субботняя акция состоялась. И собрала насколько можно судить, несколько тысяч человек. Однако оказалась сильно смазана уже тем, что лидер КПРФ Геннадий Зюганов в это самое время, вместе с руководителями других думских партий, дистанционно общался с Владимиром Путиным. Грозных заявлений о непризнании фальсифицированных результатов от него не прозвучало (да вряд ли кто-то ждал). Разве что робкая просьба «что-нибудь сделать» с электронным голосованием. И то скорее в будущем. Плюс вполне верноподданное одобрение деятельности бункерного сидельца «в интересах страны».
На площади работу по срыву и сливу протеста проводил секретарь КПРФ по идеологии Владимир Кашин. Встречу с избирателями он начал ксенофобскими речениями в духе «Единой России» – про Запад, виновный в наших проблемах. Слово предоставлялось официально прошедшим депутатам от КПРФ и никому более. Зато участники демонстрировали несколько иные настроения. Что создавало порой совершенно сюрреалистическую картину. Ещё полгода назад трудно было бы представить, чтобы на митинге, организованном коммунистами, скандировали: «Долой власть чекистов!» Похоже, до некоторых стало доходить, что разница между чекистами и жандармами несущественна.
Но в целом акция, как и обещания продолжать подобные действия, оптимизма не внушила. КПРФ остаётся партией путинской системы со сталинистским уклоном. Этим всё сказано. Такая структура по определение не может выступать протестной силой. Иное дело – многие её сторонники и избиратели. Но тут требуется чёткое и адекватное осознание.
Несколько больше обнадёживает создание объединения московских кандидатов за отмену результатов электронного голосования. От демократических социалистов Михаила Лобанова и Николая Кавказского до националиста Романа Юнемана, включая коммунистов и либералов-яблочников. Но остаётся неясным, какие для этого избираются пути.
Углубляется очередной конфликт внутри КПРФ. Трудно стоять раскорякой, будучи вполне системной и по сути лояльной партией (во всяком случае в лице руководства) – и одновременно изображать крутую оппозицию. Некоторые видные деятели партии, похоже, склоняются к радикализации. Прежде всего надо назвать лидера московской организации Валерия Рашкина и иркутянина Сергея Левченко (у обоих под вопросом, включат ли их в президиум КПРФ на втором этапе XVIII съезда). Генерирует радикализм и молодёжное пополнение. В партийной риторике всё сильнее звучат мотивы борьбы за демократию и права человека. Но у многих радикализм остаётся в рамках «народно-оппозиционного» сталинизма. Это мы исторически проходили: нет более ярых защитников демократии, чем коммунисты… пока они не пришли к власти. Впрочем, России такая перспектива вряд ли грозит.
Почему же беспардонная наглость властей не породила заметного протеста? Хотя бы как в 2011–2012 годах. Может быть, именно в силу тогдашнего печального опыта? Усталость общества, подавленность и деморализация? Трезвое понимание бессмысленности «парламентских» имитаций и голосовательных ритуалов? Неверие надоевшим «вождям»? Гораздо бóльшая репрессивность государства, жестокость карательного аппарата, разнузданность администрации и пропаганды? Или вообще – разочарование в мирных методах, раз за разом демонстрирующих безрезультатность, при отсутствии понятных альтернатив? Вопросы остаются открытыми. Возможно, кстати, и «техническое» объяснение: в 2011/2012-м был минимальный временной разрыв между думскими и президентскими выборами, которые воспринимались как единая кампания. Но это лишь гипотеза. И даже если она точна, такая причина не может быть коренной.
Российские протесты так или иначе долго будут сопоставляться с опытом соседей – Украины, Беларуси, Кыргызстана. И более дальних стран, как Сирия, Ливия, Иран, Венесуэла, Боливия, Никарагуа. Режим наблюдает, делает выводы, принимает меры. Как не раз в нашей истории, чужие революции и «революции», как удавшиеся, так и подавленные, стимулируют в России усиление реакции. Неудачи и трудности пореволюционного развития раздуваются, гипертрофируются и обыгрываются официозным агитпропом: «Вы что, хотите как в…?» Подобно известному анекдоту про двух висельников: «Бежим! – А хуже не будет?»
Главный извлекаемый урок не внушает радости. Непреклонное государственное насилие позволяет держаться у власти даже малопопулярному номенклатурно-олигархическому режиму. Оно тоже не гарантирует, если оппозиция (как в Ливии, Украине, Кыргызстане) сама берётся за лом. Но мирный протест против карательной расправы приёма не имеет.
В российской же оппозиции с осмыслением зарубежного опыта обстоит хуже, чем в правящих кругах. Зато проявляется феномен, описанный ещё Александром Твардовским: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Или, по известному афоризму Станислава Ежи Леца: «Всегда найдутся эскимосы, сочиняющие для конголезских негров инструкции, как вести себя во время жары». Сказывается и нехватка информации – вообще-то вполне доступной, если по-настоящему интересоваться. 
Из свежего – оценки опыта Беларуси, из которого широко известна только мирная сторона протеста. Многие ли знают о многочисленных актах мелкого саботажа на железных дорогах – замыкание рельсов, включающее предупредительные сигналы, замедляющие движение? Или даже о прошлогодних уличных столкновениях, побудивших карательное ведомство ввести специальный термин «острокопытные»? Требуют проверки сообщения о будто бы состоявшейся партизанской акции «Чорнага бусела» («Чёрного аиста») в Минске – сброс с дрона ёмкостей с зажигательной смесью на базу ОМОНа. Подавление мирного протеста рано или поздно рождает суровый ответ. «Когда человеку зажимают рот, ему развязывают руки» – говорил один из лидеров «Народной воли» Александр Михайлов.
Тут есть свои риски. Подполье слишком часто переплетается с полицейской провокацией. Ещё чаще – с криминалом. Да и силовикам, возможно, в краткосрочном плане даже выгодны будут акты реального насильственного сопротивления. Хотя, наверное, им всё же проще создавать фиктивные дела (таковых за последние годы наблюдается целая россыпь), чем охотиться за реальными подпольщиками и городскими партизанами. В любом случае, ненасилие, естественно, привлекательнее с этической точки зрения. Пожалуй, как свидетельствуют данные исследования американских политологинь Эрики Ченоуэт и Марии Стефан («Почему ненасильственное сопротивление эффективно: Стратегическая логика ненасильственного конфликта»), стратегически оно эффективнее. Но в политической жизни, которую диктаторские режимы превращают в чисто конкретную, нередко диктует тактическая злоба дня.
Павел Кудюкин, специально для «В кризис.ру»