«Эта женщина! Увижу и немею» – было сказано и про неё. Того стоила. Сегодня её не стало. Неджмие Ходжа умерла в 99 лет. Жена жестокого фанатика, кровавого диктатора. Сама далеко не последний человек в мрачной системе энверизма-ходжаизма. Член ЦК правящей компартии. Генеральша идеологического фронта. Тысячи убитых, десятки тысяч заключённых, сотни тысяч «профилактированных» – во всём этом и её доля. Но всё же. Мать Тереза не встречалась с Энвером Ходжей. Но встретилась с его вдовой.
99-летие Неджмие Ходжа отметила совсем недавно, 7 февраля. Чистокровная албанка, родилась она не в Албании. Сейчас её родной город Битола в Северной Македонии. А 1921-м это было Королевство сербов, хорватов и словенцев, первая инкарнация Югославии. Туда перевёз семью Джуглини отец Неджмие – по делам своей бухгалтерии. Когда Неджмие было семь лет, семья вернулась на историческую родину. Обосновались Джуглини в албанской столице Тиране.
Бухгалтер Джуглини исповедовал принцип «с властью бы жить в покое» и при любом режиме – хоть королевском, хоть оккупационно-фашистском – для начальства был на хорошем счету. Нужды Неджмие не знала. Обучалась в Педагогическом институте королевы-матери. От такой жизни как не сделаться коммунисткой? Она и сделалась.
В Коммунистическую партию Албании двадцатилетняя девушка вступила в год основания – 1941-й. И сходу рванула в войну. Точнее, в отдел пропаганды коммунистической партизанской дивизии. За партию, за Сталина!.. Рулил в КПА истовый сталинист Энвер Ходжа. Знатному и богатому отпрыску байского торгового клана, выпускнику Брюссельского университета нравилась образованная фанатичка из интеллигентной семьи. С милым прозвищем Деликатья, что значит «Хрупкая». В первый день 1945-го Энвер с Неджмие-Деликатьей стали мужем и женой.
Коммунисты уже стояли у власти. Ходжа и его сподвижники пришли к власти без советской помощи, взяв Тирану ещё в ноябре 1944-го. Вторая мировая без перерыва переросла в албанскую гражданскую. Против сталинистского режима поднялись горцы и националисты, католики и мусульмане. Вождь-байрактар горного племени кельменди Прек Цали и офицер королевской армии Леш Мараши возглавили Кельмендское восстание и Восстание Коплику. «Они задели нашу честь, но у нас есть ножи!» – возглашал Осман Хаджия, авторитет Пострибского восстания, на последнем оперативном совещании повстанческого штаба.
Коммунистическая госбезопасность Сигурими подавила то, другое и третье. Цали был расстрелян, Мараши повешен, Хаджия посажен. «Албания победит!» – воскликнул перед залпом старый байрактар. «Албания будет свободной!» – вторил пострибский боевик-экономист Юп Казази, всаживая себе в висок свой последний патрон. «Да здравствует Албания!» – эхом донеслось от крестьянина Байрама Камбери, расстрелянного в 1949-м за бунт села Жапокика.
Чем брали верх коммунисты-энверисты? Конечно, террором, небывалым даже в этих местах. Не заморачиваться розыском конкретного врага, а крушить население враждебной территории – таков был принцип Сигурими. Так подавлялись Кельменд и Коплику, Постриба и Жапокика, Горный комитет в Мирдите и Фронт сопротивления в Тиране. Семнадцать крупных антикоммунистических политиков и военных расстрелял в апреле 1945-го Специальный суд после показательного процесса в тиранском кинотеатре с говорящим названием «Косово» (а через четыре с половиной года закачался в петле председатель этого суда Коче Дзодзе). Двадцать два интеллигента и предпринимателя, среди них энверовская подруга юности Сабиха Касимати – учёная-ихтиолог, первая албанка с высшим образованием – пали в бессудном расстреле февраля 1951-го (ответили за неизвестных им подпольщиков, выбивших самодельной бомбой стёкла в советском посольстве). Партийные «бригады преследования», вооружённые титушки на подхвате у Сигурими, убивали и вовсе без всякого оформления бумаг. Шесть тысяч казнённых, тридцать пять тысяч зеков, шестьдесят тысяч «перемещённых лиц» – так правил муж Неджмие в стране, население которой при нём не достигло трёх миллионов.
Но не только этим укреплялся албанский режим. Ходжа бросил клич молодёжи – долой оковы старья! молодость мира рулит! Бросил клич прекрасной половине: «Кто противится равноправию женщин, будет брошен в огонь!» И многие поверили. Ибо в доказательство достаточно было безмолвно указать на молодую женщину Неджмие.
Первая леди ходжаизма, была, как тогда выражались, не пассивным созерцателем исторических перемен. Депутат Народного собрания. Член ЦК Албанской партии труда (переименовали по указанию Сталина). Председатель Союза женщин-антифашисток. Заместитель, потом председатель Демократического фронта (нечто типа Общероссийского народного, только загоняли всех). Но не в этом дело. Хрупкая жена Энвера была постоянно при нём.
«Чёрная дама» назвал свою книгу о Неджмие Ходже журналист-историк Фахри Балиу. Во французском переводе название несколько иное: «Жена дьявола». Но суть от перевода не меняется. «Жёны диктаторов знали разные судьбы, – пишет в предисловии писатель Исмаил Кадаре. – Были среди них мученицы, как жена Сталина. Были чудовища под стать мужьям, как жена Мао Цзэдуна. А были особенно подлые. Худшей из худших являлась мадам Ходжа».
Почему так? Что ж, Кадаре поясняет. «Она бросала в тюрьмы всех, кто вызывал её недовольство. Она умело провоцировала параноидальные приступы мужа. Целые семьи из-за неё томились в албанских тюрьмах. Она терроризировала даже собственный клан. Сегодня она публикует мемуары, в которых с бесстыдной наглостью препарирует историю». Это написано в 2008 году.
Энвер отдал на откуп Неджмие идеологический аппарат АПТ. Беспредельный культ Ходжи и культ его беспредела, расправы над чужими и своими, диктаторские извращения вроде запрета религии и тотальной самоизоляции от мира – всё это Хрупкая фундаментально обосновывала в партийно-философских установках и обрушивала на страну ниагарой пропаганды. Водилась за ней и конкретная жесть. В апреле 1956-го, перед партконференцией в Тиране, именно она настропалила Сигурими взять под усиленный контроль слишком идеалистичных коммунистов. Были ведь в Албании и такие, искренние сторонники Оттепели.
Кончилась конференция серией расстрелов и посадок. Главные авторы расправы – Энвер Ходжа, Неджмие Ходжа, премьер Мехмет Шеху, минвнудел Кадри Хазбиу, минобороны Бекир Балуку, директор Сигурими Михалак Зикишти, секретарь тиранского комитета АПТ Фикирете Шеху, начальник тиранского управления Сигурими Фечор Шеху. Хазбиу и Балуку со временем расстреляли. Зикишти надолго посадили. Мехмета Шеху то ли застрелил Энвер Ходжа, то ли он застрелился сам (в точности это неизвестно по сей день). Его жена Фикирете умерла в тюрьме. Племянника Фечора тоже расстреляли. Лишь Энвер с Неджмие остались на трубе. Так они и жили. Ей нравилось. Привет, подруга Фикирете, она же Корья, то есть Яростная.
Коммунизм, если кто забыл, в белых перчатках не строят. Хотя у Неджмие перчатки были красивые, из Парижа.
Энвер старел и ослабевал. Неджмие выигрывала и от этого, ибо была заметно моложе, и для неё угасание мужа влекло собственный расцвет. Диктатор доверял своему идеологу. Многое из того, что говорил ей, он бы не сказал никому. Например, о болезни заклятого врага Иосипа Броза Тито, «Человека-Югославии»: «Лучше бы он жил подольше. Без него разнесёт все Балканы». Да, не зря сказал о Ходже репрессированный генерал Рахман Парлаку: «Кто говорит, что он был глуп? Он был очень умный. Такой и не мог быть дураком».
11 апреля 1985 года (ровно через месяц, как в КПСС воцарился Михаил Горбачёв) Энвер Ходжа «отправился на встречу с Марксом». С полного согласия Неджмие первым секретарём ЦК АПТ стал заранее запланированный преемник – секретарь по идеологии Рамиз Алия.
Проблем от него не ждали. Но сработали общественно-исторические закономерности. В неодолимости которых нам предстоит убедиться в прекрасной России будущего. Первые годы ходжаистский режим почти не менялся. Партия правит, Сигурими бдит, агитпроп вопит, народ безмолвствует. Но Сигурими перестала расстреливать за политику и сажать за религию. Полиция махнула рукой на базарных спекулянтов. Отборным интеллигентам, вроде политбюрошного врача Сали Бериши, разрешили собираться и толковать о культуре.
Вроде бы, что тут особенного. Однако через три года «хулиганская» молодёжь стала разбивать бюсты Ходжи и носы комсомольцев. Рабочие – создавать подпольные профсоюзы и устраивать забастовки. Колхозники – ругаться с председателями. Всё чаще вспоминался май 1973-го, восстание в тюрьме Спач, и слова заключённого Хайри Пашая, брошенные в лицо Фечору Шеху: «Коммунизму наступит конец. Сюда водворят таких, как вы. А свободная Албания придёт в единую Европу».
Неджмие Ходжа была очень недовольна. Она стала символом и голосом ходжаистских мракобесов, сгруппировавшихся в Политбюро и Сигурими. Секретарь по экономике Мухо Аслани, секретарь по оргвопросам Ленка Чуко, секретарь по идеологии Фото Чами, вице-премьеры Бесник Бектеши и Вангьель Чарава, мэр Тираны Ламби Гегприфти, главы МВД Хекуран Исаи и Симон Стефани, глава Минобороны Прокоп Мура, глава Минэнерго Хайредин Челику, директор Сигурими Зеф Лока горой стояли за наследие Энвера и возмущались малейшими проявлениями здравомыслия со стороны Алии. Он, впрочем, далеко от них не ушёл и притормаживал при малейшем шипении. С вдовой же Ходжи и вовсе был сама почтительность.
Единственно, что во всём этом более-менее устраивало Хрупкую – прекращение преследования религии. Этот кошмар вообще-то осуждали многие партаппаратчики. Даже хотели сказать самому Ходже всё, что думают. Еле сдерживали себя. После Энвера с этим стало легче. Тогда-то Неджмие и устроила мощный сеанс самопиара. Пригласила в Албанию Мать Терезу – Агнес Гондже Бояджиу и встретилась с ней в августе 1989-го. Ведь Бояджиу была албанкой, хоть и жила в Индии.
Мать Терезу сводили на могилу Энвера Ходжи. Ходили слухи, будто там завелись какие-то бесы, так, может, прогонит? За это ей разрешили побывать на могиле матери и сестры. Хитроумная Неджмие, организовавшая такую «сделку», говорила потом, что «сделала для Албании столько же, сколько Мать Тереза для Индии».
В начале 1990-го по стране полетели листовки: «Сделаем как в Румынии!» Наставал час истины. Демонстрации, забастовки, драки, стрельба. Протесты шли по нарастающей. Студенты Арьяна Манахасы захватывали вузы и объявляли политические голодовки. Рабочие геолога Гезима Шимы, водителя скорой Фатмира Меркочи, шахтёра Фикири Дзибри брали студентов под защиту и громили «красные уголки».
21 декабря 1990 года в Тиране снесли статую Сталина, а 20 февраля 1991-го – истукан самого Ходжи. Этого последнего Неджмие не простила Рамизу Алии до конца жизни. Как будто он был в этом виноват, как будто его кто-то спрашивал. Но и сам Алия ни о чём больше не спрашивал вдову «старшего брата». Всю камарилью догматиков выгнали из ЦК – Алия изображал «албанского Горбачёва» и откровенно пытался откупиться головами замшелых ходжаистов. В конце 1991-го Неджмие Ходжа оказалась под домашним арестом.
Но нельзя сказать, чтобы это сильно помогло Алии. Прошло немногим более полугода, и под домашний арест попал он сам. Ещё год – и уже тюрьма, где уголовники разбили ему голову о дверь камеры. «Там мы столкнулись с классом, который всегда осуждали», – вздыхал Мухо Аслани. Кто бы сомневался.
Возможно, злоключения ненавистного Рамиза хоть как-то утешали Неджмие. Сама-то она сидела в тиранской женской тюрьме с января 1992-го. За злоупотребления властью суд приговорил её к 11 годам заключения. Президент Бериша (тот самый, лечивший Энвера и прочих) издал указ, согласно которому супругов Ходжа и их ближний круг лишили всех наград, какие они себя когда-то навешали.
Тюремный период жизни Неджмие Ходжи продлился пять лет. Вела она себя прилично, не скандалила, в отличие от базарницы Ленки Чуко. Можно сказать, очаровывала конвойных девушек. В 1997 году, после массовых беспорядков, использованных ходжаистами для частичного возврата позиций, она вышла по амнистии.
Аналогично, кстати, произошло с Алией, Аслани, Чуко, Чами, Мурой, Исаи, Стефани, Чаравой, Челику, Бектеши, Гегприфти и другими. Никто из них не отбыл полного срока. Но и частичное отбывание имело огромное воспитательное значение. Дважды учить не пришлось. Ходжаисты усвоили, что это возможно, и с тех пор знают границы. Даже проповедуют интеграцию и дружат с ЛГБТ. Хотя не все, конечно.
В общем-то, на этом всё закончилось. Неджмие тусовалась в мелкой ортодоксальной компартии, продолжала выступать, расхваливала мужа, призывала пожалеть его, от тягот жизни «вынужденного применять репрессии». Хотя замечала, что после тюрьмы репрессированных понимает гораздо лучше. Важно, что хвалила она Ходжу вовсе не за коммунизм. А за то, что он уберёг албанскую независимость от югославского имперства. А то Тито ни за что не оставил бы Албанию албанской… Характерно, что в 1999 году Неджмие Ходжа поддержала военно-воздушную операцию НАТО против Югославии: «Косовских албанцев надо защищать!»
Но страна уже мало интересовалась её позициями. «Вы бываете у Неджмие Ходжи?» – спросил интервьюер у другой албанской коммунистки. «Нет, конечно, – ответила Лири Белишова. – Зачем? Кто она такая без Энвера?» Журналист слегка удивился: «Но ведь говорят, будто на самом деле это она была главной…» Договорить он не успел, тут же был оборван: «Не слушайте глупых сплетен».
Лири Белишова – из идеалистов, пришедших в компартию «во имя обездоленных». Сражалась в подполье, в бою лишилась глаза. Состояла в Политбюро. Была сторонницей Оттепели. Разумеется, тридцать лет провела в тюрьмах, ссылках и интернировании. Освободилась после падения коммунизма. Извинилась перед народом за коммунистической террор и угнетение. Умерла 91-летней в позапрошлом году.
Неджмие – значит: звёздная. Это стильно. Но Лири – значит: свобода. Это сильно.
Никита Требейко, «В кризис.ру»