«Что вы сохранили от себя прежнего, от юноши, который за свободную Чили боролся в семидесятых?» – спрашивал его интервьюер. «Всё, – отвечал Роберто Тиеме. – Правда, больше мятежности стало». Этот разговор состоялся три недели назад, когда отмечались полувековые юбилеи чилийского победного мятежа и завершения мятежной «Родины и свободы». Так подвёл он итог своей жизни. Несколько часов назад Роберто Тиеме не стало. «Да, я бунтарь», – напомнил он перед уходом.
Сын чилийского рабочего немецких корней, он был богатым человеком к тридцати годам. Реально эффективный менеджер в бизнесе мебельного дизайна. Миллиардером-олигархом он не был, да и не хотел никогда. Но его фирма обставляла своей мебелью президентский и парламентский дворцы. Именно дизайн был коньком прирождённого художника Роберто. Сотни тысяч в месяц, миллионы в год, собственный дом, несколько машин, даже личный самолёт. Пролетарий Вальтер Тиеме-старший думать не мог заработать на всё это. Ни на заводе, ни на тайной службе в абвере, которая «пусть ненадолго» привела его в тюрьму.
Роберто отца любил, но взглядов Вальтера не разделял. Убеждённого националиста Роберто никогда не увлекали мрачные идеи «расы господ». Уж скорей индейская романтика – вольнолюбие чилийских арауканов-мапуче, так и не покорившихся даже конкистадорам. Что-то подобное видел он и по соседству, в Аргентине, где генерал Перон возводил систему хустисиализма. Третий путь – без капиталистической алчности и социалистической скованности. Корпоративная солидарность, национальная справедливость, синдикалистская республика, частная инициатива ради общества. Все за каждого, каждый за всех – и вместе против кого-то…
«Революционное движение рабочих, студентов и армии. Изменить общество. Создать новый националистический строй». Юношей в это поверив, Тиеме до восьмидесяти лет не сошёл со своего Третьего пути.
Но поначалу Тиеме не особенно отвлекался на политику. В фирме дел было – только успевай поворачиваться. Смолоду он доказал и показал, как приходит к успеху энергичный пацан. Доказал, что способен процветать при капитализме. Не пропал бы, наверное, и при социализме. Но увидев этот «социализм», твёрдо решил: это враги, а врагов надо побеждать. Нам не нужен мир угнетения. Не нужен мир, где есть вы.
Речь шла о правительстве «Народного единства», в котором рулили социалисты Альенде и коммунисты Корвалана. Первых тянуло к кастровской Кубе, вторых к брежневскому СССР. При том, что Кастро к этим своим обожателям относился довольно пренебрежительно: «Только делить умеют, а марксизм есть производство». А в ЦК КПСС, хоть и были довольны проникновением в страну географических антиподов, поглядывали с удивлённым подозрением – ну что это такое, марксист на буржуазных выборах побеждает, второсортная какая-то революция.
Роберто Тиеме не устраивала ни та, ни другая хмарь. Ярый националист мог бы повестись на антиамериканскую демагогию, но и этого не случилось». Тиеме понимал главное: «В то время мы пребывали в контексте Холодной войны. Худшим врагом был Советский Союз. Худшее, что могло случиться с Чили – вторжение советской системы».
Марксизм был враждебен ему вдвойне. Во-первых, тоталитарное порабощение личности, господство мракобесной бюрократии. Это успели показать даже альендевские функционеры, которым не позволили развернуться. Во-вторых, истматовский культ владения и бабла, которые якобы определяют жизнь. Тиеме обладал и собственностью, и деньгами – потому-то знал точно: совсем не в них суть и смысл.
Знал он теперь и ради чего зарабатывал. Как применит богатство. На что отдаст.
Сальвадор Альенде стал президентом 3 ноября 1970-го. Не прошло полугода, как 1 апреля 1971-го на стадионе «Натаниэль» в Сантьяго (снова и снова важно подчеркнуть: это не тот стадион) собрался многотысячный митинг. «Нет марксистской тирании! Чилийцы их остановят!» – возглашал 33-летний адвокат Пабло Родригес. Его слушал 28-летний менеджер Роберто Тиеме.
На стадионе поднялась «Родина и свобода». Родригес стал национальным хефе – верховным лидером. Роберто Тиеме – генеральным секретарём. И начальником «Оперативного фронта». Несколько месяцев ушло у него на вытеснение сторонников мирного протеста. Поздно, считал Роберто. Раньше надо было думать. А не когда война в любом случае началась. Потому как коммунисты во власти – это уже война. По определению. «Мы поняли, что Альенде ведёт к гражданской войне. И не видели политического решения».
Национализм и корпоративизм, антикоммунизм и антикапитализм, антиклерикальность и антиимпериализм. Такова была идеология «Родины и свободы». Органическая демократия путём национальной революции. «Кем нас только не обзывали, – вспоминал Тиеме, – нацистами, фашистами, террористами… Правительственные СМИ напыщенно вели кампанию против нас. Изображали монстрами. Как от монстров и получили». Нападения и драки, поджоги и погромы, взрывы и стрельба. К правящему врагу Тиеме был беспощаден.
В «Оперативном фронте» сгруппировалась решительная молодёжь. Роберто Тиеме, его двоюродный брат Эрнесто Миллер, инженер-наследник макаронной фабрики Мигель Сесса, боевик-организатор Джон Шеффер – эти имена стали проклятьями альендевской секьюрити. Первыми боевиками стали студенты. Потом подтянулись другие. «Кто сделал “Родину и свободу” дисциплинированной боевой организацией?» – спрашивали его годы спустя. Он не медлил с ответом: «Это был я. Из хаоса создавал движения. Находил людей, формировал ячейки, организовывал действия. Шаг за шагом к оперативно-боевой вертикали». У него получилось.
Идеолог и историк «Родины и свободы» Мануэль Фуэнтес Вендлинг полностью подтверждает самооценку Роберто Тиеме: «Его приход изменил организацию. С ним пришли динамизм, дисциплина и порядок». Тот же Тиеме держал основные контакты со старшими товарищами – офицерами, генералами и адмиралами. Связь с армией, решающей силой свержения Альенде, установил он и проложил пути подпольного сотрудничества. «Пиночета среди них не было», – не забывал уточнить Тиеме, рассказывая о тайных совещаниях с военными.
Логика движения неминуемо вырабатывала проект чилийского добровольческого легиона. 23 февраля 1973-го Роберто Тиеме сел за штурвал самолёта, дал сигнал бедствия, сымитировал катастрофу, исчез с радаров и приземлился в Аргентине. Там уже ждал верный Сесса. В пограничном регионе Маларгуэ собрали человек пятьсот – чилийских националистов-антикоммунистов и аргентинских перонистов-интернационалистов. Сил на прорыв явно не хватало. Но Тиеме не раз потом жалел, что всё же не прорвал границу на какой-нибудь чилийской Брянщине или Белгородчине. История могла повернуться иначе. А так… Только дождались ареста.
Пришлось возвращаться в Чили. Конспирация треснула, арест был неизбежен. Допрашивал его Макс Марамбио, главный профи альендевской госбезопасности. В жёсткой форме. Но не добился ничего, кроме ругани. Тиеме потом не был к нему в претензии: не нам, мол, ругать кого-то за жестокость после того, что творили наши, когда пришли к власти.
В тюрьме он пробыл недолго. Освободил переворот 11 сентября 1973 года. Через день Роберто Тиеме уже был в резкой оппозиции к Правительственной хунте и лично Аугусто Пиночету. За роспуск «Родины и свободы». За убийства – для чего теперь, когда уже победили?! Особенно за пытки – тут вообще не может быть обоснований и споров. За запрет всех партий, включая союзные хунте. За экономический неолиберализм, откровенные преференции крупному капиталу и иностранным компаниям. Всё это слишком отличалось от национальной народной революции, антикоммунистической и антиимпериалистической. За которую Роберто бился в подполье.
Почему так случилось? Его часто об этом спрашивали. Он не уходил от ответа: «Мы слишком верили военным. Слишком верили богатым. Представили власть им. Не озаботились взять сами». Но на следующий вопрос: не жалеете, что отдали всё на провальный проект? – отвечал однозначно: «Нет. О другом жалею – что не доработал с ополчением». Иногда высказывал ещё одно сожаление: «Да простят меня, что не смог внушить нашим людям принципы гуманизма».
Через пару месяцев после победы Тиеме предупредили на генеральском уровне: не нарывайся, а то трупы иногда долго не хоронят. К террору он не вернулся – сколько можно, да и свои вроде… Несколько лет Тиеме пытался создавать национал-революционную оппозицию хунте. За корпоративную демократию, против генеральско-олигархической диктатуры и неолиберальной экономической политики. В полном соответствии с изначальной программой «Родины и свободы». Нашлись ветераны, которые его поддержали. Примкнули активисты индейского движения мапуче. К 1982-му Тиеме уже проходил по оперативным учётам пиночетовской тайной полиции. Но ему, по крайней мере, позволили эмигрировать.
Несколько лет он провёл в Аргентине и США. Жёстко выступал против Пиночета. Можно сказать, боролся, насколько это возможно в эмиграции. Но вот что интересно. «Не могу сказать, что я был против диктатуры и поэтому невиновен», – существенная фраза для понимания этого человека.
Вернулся в Чили после ухода Пиночета с президентского поста. Вместе с Лусией, дочерью дона Аугусто, которая стала его женой. Хотя «там по-прежнему царил ад, устроенный её отцом – он ведь оставался главнокомандующим». Пытался возродить «Родину и свободу», но этого не получилось. Слишком другой стала страна. Другая жизнь, другие проблемы, другая политика. К тому же Родригес – верный соратник и личный адвокат Пиночета – был решительно против. А своего хефе Роберто уважал, хотя политически они разошлись.
Тиеме перебрался в Аргентину, поближе к любимому перонизму. Жил в Сан-Фернандо, пригороде Буэнос-Айреса. Его национализм резко полевел. Мало того, что он непрерывно материл Пиночета за «предательство, грабёж и тиранию». Он ещё и добавил себе кумиров. К Боливару Освободителю, Бернардо О’Хиггинсу, генералу Перону и президенту Бальмаседе пристроились венесуэлец Уго Чавес и аргентинская чета Киршнеров. Когда на аргентинских выборах победил праволиберал Маурисио Макри, Тиеме умчался аж в Пакистан. Три года прожил с женой в Исламабаде, пока к власти в Буэнос-Айресе не вернулись перонисты в лице Альберто Фернандеса.
Звучали от него и, откровенно говоря, просто несуразности – типа, если бы кубинцы были против Кастро, они бы его свергли… Нашёл Тиеме плюсы и в Че Геваре: вот, правильный мэн, огнём и мечом защищал свою революцию, прямо как «Родина и свобода» – свою.
Был, надо признать, случай: Роберто Тиеме сказал, что вернись на пятьдесят лет назад – поддерживал бы Альенде. И при этом повторил о правоте и величии «Родины и свободы». Что бы это значило, как сочетать… Никто, кроме него, не объяснит. Многогранная личность.
Политику Тиеме не оставил. Но о коммунистах забыл. Главными его врагами стали финансовые олигархи Сантьяго – «угнетатели рабочих» и землевладельцы южных регионов – «угнетатели индейцев». Он требовал пересмотра «пиночетовской Конституции». Яростно поддерживал левацкие студенческие протесты. Призывал возводить гильотины. Когда собеседники уже искали валидол, дон Роберто добродушно, но гордо смеялся: видите, мол, остаюсь экстремистом. И перепрыгивал уличную лужу. На восемьдесят первом году.
Выступал за президентскую кандидатуру социалистки Беатрис Санчес. Выборы она проиграла. Но Тиеме вполне устроил другой социалист – Габриэль Борич, избранный два года назад. Его программу и политику Тиеме очень одобрял, хотя считал, что надо бы порешительней рвать с неолиберальным капиталом. А уж на лидера пиночетистов Хосе Антонио Каста обрушивался как на расиста, любителя диктатуры и прислужника олигархов.
Дон Аугусто и дон Роберто так и не примирились. Даже в годы, когда Роберто и Лусия – к великому неудовольствию её отца – были мужем и женой. Этот брак он до конца жизни считал одной из немногих своих ошибок. А вообще-то браков в его жизни было пять. До Лусии – Мариэтта и две Бланки (одна – фотомодель), после Лусии – англичанка Изабелла, профессор-литературовед. С ней свела не только любовь взаимная, но и любовь к книгам и живописи.
«Фашиста-террориста» заклеймили плейбоем. На это он не обижался: «В Чили каждый “плейбой”, у кого жена красивая и кто лошадь оседлать умеет. Если на то пошло, Альенде вспомните».
Обижался он на другое. Не любил, например, когда называли убийцей – за теракты «Родины и свободы». Но было для Тиеме оскорбление хуже: «Когда меня называют крайне правым. Обстоятельства могут сложиться так, что приходится убивать. Но правым я никогда не был!» Из шестерых детей поругался с пятью – потому что пиночетовцы. Зато с шестым, живущим в Штатах, сдружились крепко. Даже летали вместе над самолёте вроде отцовского.
Богатство Тиеме утратил, но об этом не жалел никогда. Получал небольшую пенсию. И зарабатывал – как профессиональный художник. Выставлялся во Франции, в Аргентине, в Америке. Но не в Чили. Почему-то ему казалось, что чилийские галереи контролируют олигархи. А им он показывать свои творения не желал. Собственно, владельцы чилийских галерей тоже не рвались его принимать. Но ему хватало парижских, нью-йоркских, буэнос-айресских. Странным покажется, но рисовать было его главной работой. И главной радостью жизни.
«Я верю в вооружённую борьбу, социальный взрыв и анархию. Я сделаю это. Импульс “Родины и свободы” продолжится в революции».
Вот такие восемьдесят лет.
Роман Шанга, специально для «В кризис.ру»