На Малекон! 30 лет назад Кубу сотрясли антикастровские протесты

Малекон. Набережная кубинской столицы. «Куба – да, Кастро – нет! Долой диктатуру! Свобода!» – неслось над Гаваной тридцать лет назад. Малеконасо – массовые антикоммунистические протесты на Кубе 5 августа 1994 года. Впервые с далёких шестидесятых народ открыто схватился с властью. «Иду на Малекон!» Это лозунг, это пароль. 5 августа кубинцы отмечают как день пробуждения. По-русски Малеконасо звучит как Малеконщина.

За минувшие десятилетия не представлено официальной статистики. Но реально всё известно. В том числе цифры. Около четырёх тысяч протестующих. Почти четыре сотни арестованных. Тридцать четыре судебных приговора. Сотня раненых. Были ли убитые, неясно. По официальной версии, конечно, нет. По народной, погибли трое.

Диктатура стоит по сей день. Хотя Фиделя Кастро уже действительно нет.

Середина 1990-х – тяжкое время Кубы. Даже на фоне всего кастристского шестидесятипятилетия (вдумаемся, кстати: кубинские коммунисты правят столько же, сколько советские к смерти Брежнева). «Особый период в мирное время» – так назвала правящая компартия режим жёсткой экономии и тотальной мобилизации.

Хрущёвско—брежневский СССР уже исчез, а чавистско—мадуристская Венесуэла ещё не появилась. Содержать «остров свободы» было банально некому. Прекратились щедрые субсидии, льготные поставки топлива, оборудования, продовольствия, завышенные цены при закупках. Тут же стало очевидно, чего стоили «социально-экономические достижения кубинской революции». Падение ВВП достигало 35%, в ряде отраслей – 80%.

Власти нашли выход в резком затягивании поясов. Понятно, что не собственных. Резко снизились нормы карточно-пайкового снабжения. На полсуток вырубалось электричество. Трудовой процесс в госсекторе подлежал милитаризации с повышенными нормами выработки. Пахота переключалась с трактора на вола, автотранспорт заменялся гужевой повозкой. Страну накрывал голод. Мясо, рыба, курица превратились в недоступную массам роскошь. Обыденным питанием сделался соевый фарш. Эпидемически распространялись болезни, спровоцированные недоеданием, такие, как бери-бери. Смертность в разных возрастных категориях возросла на 20–40%.

В Политбюро ЦК КПК входили двадцать пять человек. Фидель Кастро окружил себя военно-карательной кликой. При диктаторе группировались генералы Рауль Кастро-младший, Хуан Альмейда Боске, Хулио Касас Регейро, Леопольдо Синтра Фриас, Абелардо Коломе Ибарра, Улисес Росалес дель Торо. Кураторы силовых структур с опытом карательного подавления на Кубе, колониальных экспедиций в Анголу и Эфиопию. Правление КПК назвали «режим оливкового цвета». По колору военной формы.

Конфиденциальные карательные поручения исполнял Османи Сьенфуэгос (старший брат покойного героя Камило). Экономику и идеологию направляли Карлос Рафаэль Родригес и Абель Прието Хименес. Для выруливания с «особым периодом» держались администраторы-хозяйственники Карлос Лахе, Альфредо Ондаль, Хорхе Лескано.

Политическая система сохраняла стабильность. КПК избежала крушения в страшном для тоталитарных диктатур 1989 году. Это ставилось превыше всего. Многочисленный и разветвлённый партгосаппарат – от Политбюро до завкома-домкома – не знал, как благодарить Кастро.

Три  десятилетия, как подавлено героическое антикоммунистическое повстанчество. Четверть века, как зачищена внутрипартийная фронда. Теперь устояли под мировыми ветрами антитоталитарных революций. Это ли не мудрость руководства? А население… как-нибудь перетерпит. Небось не впервой.

Политическая оппозиция действительно давно уничтожена. Диссиденты-правозащитники прессовались бетонно и хода к массам не имели. Однако нищета и чиновный произвол, казарменные порядки и репрессии порождали оппозицию иную. Можно сказать, социально-бытовую. Без программной артикуляции. На сугубой ненависти к начальству.

Очагами бытового сопротивления становились гаванские кварталы бедноты: Кайо-Уэсо, Колон, Сан-Леопольдо. Изначально это были районы обитания чернокожих афрокубинцев. Почти все они когда-то поддержали Кастро с его псевдореволюцией. Но остались в трущобной нищете под особым полицейским надзором. Как и предупреждали негры-командиры антикоммунистических партизан Эусебио Пеньяльвер и Маргарито Тондике.

Среди афрокубинцев хуже трудоустройство, ниже заработки. Полицейские инструкции ориентируют на повышенную жесть. Присутствие в элите КПК нескольких десятков чернокожих не меняет положения более чем миллиона человек. Немногим лучше ситуация мулатов, которых более двух с половиной миллионов. Из одиннадцатимиллионного населения. Сам Кастро-старший признавал «нерешённость проблемы» – фактическое сохранение дискриминации. Чернокожие диссиденты попросту называют коммунистическую Кубу «белой расистской державой».

К середине 1990-х в нищете оказались и массы белых кубинцев. Они пополняли население тех же афротрущоб. «Это очаги бедности, преступности, запрещённых азартных игр, наркотрафика и проституции. Братьям Кастро там не рады», –  констатирует журналист-диссидент Иван Гарсиа.

Кубинский протест того времени отличался островными особенностями. Надежд на восточноевропейский путь здесь не было. Польский Круглый стол, венгерский диалог, снос Берлинской стены, чехословацкая Брахатная революция начисто исключались. Для этого требовалась адекватность элиты, а режим Кастро не уступал ни на йоту. Даже на болгарский вариант рассчитывать не приходилось – аппарат КПК был вполне консолидирован и поддерживал Кастро. На румынское Рождество или албанский февраль элементарно не хватало сил. Карательная машина кастризма сбоев не давала.

Оставались два способами. Либо – жить как озорная голытьба. Либо – бежать вплавь. «То, что произошло в 1994 году, было специфическим взрывом. Его породила идея побега из страны», – говорит Себастьян Аркос-младший, заместитель директора Института кубинских исследований Флоридского университета. Его отец Себастьян Аркос-старший вместе с Кастро воевал против Батисты. Потом стал правозащитником, стойко прошёл аресты и тюрьмы. Нередкая судьба для кубинского диссидента.

Власти блокировали нелегальные отплытия в США. Эмиграция дозволялась лишь изредка, в особых кризисных ситуациях. Летом 1980 года десять тысяч человек прорвались в посольства. Кастро разрешил исход из бухты Мариэль. Вырвались 125 тысяч. Самыми заметными из них оказались две-три тысячи. Вроде парня, подписывавшего свои письма «твой друг Гонсалес по прозвищу Лютый». В американской полиции и ФБР появилась особая категория этнических ОПГ: «Мариэлитос»…

Но подавляющее большинство бежали от безнадёги, бедности и репрессий. Эту возможность режим задраивал наглухо. Тем более в «особый период», с мобилизацией рабсилы. Побеги начала 1990-х стали особенно драматичны.

В ночь на 13 июля 1994-го семьдесят два человека – мужчины, женщины, дети – поднялись на борт старого буксира с пафосным названием «13 марта» (одна из революционных дат, почитаемая на Кубе всеми политическими течениями). Из порта Гаваны взяли курс на Майами. В погоню пустились четыре катера береговой охраны. Быстроходные суда быстро догнали и протаранили старый буксир.  Пучина унесла сорок одну жизнь. Остальные оказались в руках госбезопасности.

Весть о трагедии разнеслась по столице и стране. Накал ненависти и отчаяния поднялся к предельной отметке.

Есть в Гаване многопоколенная традиция: вечерняя прогулка по набережной. Это называется «пойти на Малекон». При всех режимах стараются каждый вечер. Даже в «особый период». Тем более в пятницу, на которую пришлось 5 августа 1994-го.

Полиция обычно не мешала. Хоть и подозрительно – ходят толпами без приказа и контроля. Но в конце концов, полицейские сами не прочь прогуляться. Это всё-таки Куба, а не КНДР и не СРВ.

Впоследствии никто не мог вспомнить и понять, как это произошло. Чтобы вдруг на обычной гулянке загремело: «Свобода! Долой Кастро! Долой коммунизм!» Никакой организации. Никакого плана. Никаких лидеров. Просто люди. Например, типографский рабочий Иван Гарсиа. Или зоотехник Игнасио Мартинес, ранее судимый за уклонение от армейской службы. Диссидент Мануэль Коста был фигурой нетипичной.

Значительное большинство протестующих – негры и мулаты из районов «цветной» бедноты. Фото- и видеосвидетельства чётко иллюстрируют расовое и социальное измерение событий. Темнокожие, бедно одетые, иногда шмотки вообще скинуты до пояса. «Без рубашек, рёбра наружу», – описания очевидцев. Однозначный тип работяги или безработного. Лица в простодушной ярости. Здоровая плебейская ненависть, как выражался Троцкий.

Это был классический бунт обездоленных. По всем канонам левизны. Но отчего-то не привлёк симпатий патентованных левацких интеллектуалов. Не BLM же. Не хамасовское изуверство. Не истеричные изыски Греты Тунберг. Не ДНР с ЛНР, как было у Кагарлицкого.

Свободу им подавай, да ещё без Кастро. Евроатлантизм какой-то! Американский империализм! И даром, что рёбра наружу. В таких случаях эти марксисты классов не знают.

«Люди, желающие перемен, здесь контрреволюционеры, – писал Виктор Шендерович после посещения Кубы. – А те, которые хотят оставаться в роскоши реквизированных особняков через шестьдесят лет после захвата – это революционеры. Тут главное не перепутать». (Нам ли удивляться. Ведь люди, желающие жить в свободной России – это нацпредатели. А те, кто обрушил Россию в войну и террор, под пекинского богдыхана – это гаранты суверенитета и стабильности. И тоже путать не рекомендуется.)

Полиция включилась немедленно. Мгновенно на Малеконе оказался красноберетный армейский спецназ. На джипах, при АК-47. Протестующие не остановились. Начались свалки с карателями. Переворачивались их машины. Демонстрация разрослась в погромы магазинов и пунктов валютного обмена. Люди хорошо знали, кому на Кубе доступна инвалюта. Не вызывал добрых чувств и шикарный (по крайней мере, по местным меркам) отель «Довиль». К которому толпа и рванула.

Коммунистические силовики стеной стали на защиту социально близких из мажорного отеля. Началась стрельба боевыми. Кто персонально открыл огонь, не выяснено по сей день. Но имеются свидетельства и фотоснимки. Стреляли из пистолетов. Молодые, подтянутые, в штатском. Белые рубашки. Белые лица. Однозначный тип сотрудника G-2 – департамента госбезопасности МВД. Или бойца спецбригады.

Командовать подавлением взялись на высшем уровне. Первый секретарь ЦК КПК, председатель Совмина и Госсовета Фидель Кастро. Военный министр Рауль Кастро. Министр внутренних дел Абелардо Коломе Ибарра. Для политического оформления был привлечён председатель Национальной ассамблеи Рикардо Аларкон де Кесада. Кастро-младший настаивал на военном решении. Причём в самом жёстком формате – бросить на безоружных регулярные армейские части. Можно представить, в какую кровь обошёлся бы этот вариант.

Коломе Ибарра считал достаточным ресурс полиции и G-2. Плюс – массированное подключение «титушек». К «Довилю» уже свезли комсомольцев и доносчиков из «Комитетов защиты революции» – партийной сети слежки, пропаганды и насилия. Они с энтузиазмом замахали железными палками.

Кастро-старший всех переиграл. Когда комсомольцы и комитетчики выправили ситуацию, он приехал на Малекон. Начал говорить по душам. Что знает, как всем тяжело, но скоро станет лучше. Что если кто хочет с Кубы уехать, так скатертью дорога, хоть завтра. Народу понравилось. Вслед за «Долой Кастро!» понеслось «Слава Фиделю!» Буквально через запятую. Уболтал, короче. Людям немного ведь надо.

Начали расходиться. Полицейские и «штатские» выхватывали по одному тех, кого зафиксировали в минуты драки.  Таких набралось порядка трёхсот семидесяти. По больницам развозили раненых – многих забирали сразу после перевязки. «В больнице мне обработали раны ноги и лица, – вспоминал Игнасио Мартинес. – Справку так и не дали. Потом загнали в автобус и доставили в тюрьму “15/80”. Я бы сказал: похитили. Никто ведь не знал, где мы. Долго били – чтобы мы “признались, кто нас организовал”. Подростков обычно сразу отпускали, но один парень не выдержал и повесился». Однако важно – на больничные койки попали и одиннадцать полицейских. Бить себя безнаказанно кубинцы не позволяли.

Ночью Малекон оккупировали комитетчики. Устроили свою гулянку под командованием партаппаратчиков и гэбистов. При палках, с партийными воплями и угрозами. Если кто косо посматривал, тут же били и сдавали полиции. Так был подавлен бунт «голода, лишений и отчаяния». Формулировка принадлежит блогеру-правозащитнице Йоани Санчес. В тот день ей было девятнадцать лет.

Нельзя сказать, чтобы протестующие не добились совсем ничего. Восстание внушило страх хозяевам.  30 тысяч человек выпустили в США. По договорённости с администрацией Билла Клинтона открывались 20 тысяч квот ежегодно. С кубинской стороны ключевую роль в соглашении сыграл Аларкон де Кесада. Удостоенный репутации «адекватного и договороспособного политика». Как сейчас Максим Кац не нарадуется на неизвестных ему чиновников, разрешивших обмен заключённых.

Изменилось кое-что и внутри страны. Сельскохозяйственные госпредприятия переоформлялись в кооперативы. Стало поощряться и фермерство. В городах допустили частные промыслы, вроде кафе и такси. Либерализовалась валютная система, доллар перепутался с песо и разными видами чеков. Постепенно всё это развилось в своего рода частный сектор, по сей день выручающий кубинцев. Этот «кубинский нэп» обычно связывают с именем Кастро-младшего. Хотя более значимую роль сыграли здесь Лахе и Лескано.

Но политически режим только ужесточился. Куба остаётся партийно-коммунистическим государством. Наряду с Китаем, Вьетнамом, Лаосом и Северной Кореей – из последних на Земле. В апреле 2021 года КПК ювелирно провела ротацию высшего руководства. Покойного Фиделя и девяностолетнего тогда Рауля во главе партии и государства сменил Мигель Диас-Канель. Мало кто верит в реальность лидерства блёклого чиновника. Первым лицом по-прежнему воспринимается младший Кастро.

Яростно-вольная вспышка Малеконасо сменилась глубокой социальной депрессией. Шли годы, за ними десятилетия – перемен не наступало. Над островом висел всё тот же мрак. Время словно остановилось и сгустилось в непроходимую безнадёгу. «Кризис на Кубе не имеет решения, – с горечью говорит Себастьян Аркос. – Простые кубинцы не верят в изменение режима. Не верят и в то, что Кубу спасёт какая-либо другая страна. Прежние надежды ушли».

Кто может, уезжает. Другие, по наблюдениям того же Шендеровича, «пережидают жизнь». Партийная власть в общем-то отъехала от личного пространства. Привычка к нищете и бесправию имеет оборотную сторону в радостях частного быта. Малекон символично превратился в длинный торговый ряд. Люди замыкаются в частном, махнув рукой на общее. Значит, и на себя.

Иначе смотрит, например, Фрэнк Кальсон из правозащитного Центра свободной Кубы. «Оппозиция переместилась в социальную сферу, – констатирует он. – Новое поколение не хочет быть похожим на Че Гевару. Не хочет и покидать остров. Хочет конца режима. Малеконасо было движением тех, кто хотел уехать с Кубы. Нынешние выступления призваны изменить жизнь на Кубе».

Летом 2020 года кубинцев подняла на протест гибель чернокожего парня. Гензель Эрнандес, 27-летний рабочий-подсобник. Из квартала негритянской бедноты. Якобы отсидевший, но это информация МВД, выданная задним числом. Полицейские застали его за «отвинчиванием металлических деталей на автобусной остановке». Массовый промысел. По-другому здесь не выжить.

Гнались два километра. Гензель сопротивлялся, отбрасываясь камнями. Пуля в спину. Смерть на месте.

Произошло это в разгар BLM. Эрнандеса назвали «кубинским Флойдом». И зря. Гензель не грабил беременных. Его знали как хорошего парня, «не святого, но благородного». Конечно же, левацкая общественность (трудно обойтись без кавычек, говоря о такой «левизне») не обратила внимания на его смерть. Black lives matter – это в Штатах. Не на Кубе. (Надо, правда, отдать должное: троцкистская партия Коста-Рики осудила сталинистов и расистов, правящих в Гаване. Но тут же – хоть стой, хоть падай – поставила «режим Диас-Канеля в один ряд с режимом Трампа».)

Протестующие требовали расследовать смерть Эрнандеса, наказать полицейских убийц. Власти ответили разгонами, обвинениями «иностранных агентов», превозношением «революционной полиции». Никто из «синих героев» не оказался за решёткой, как Дерек Шовин в Америке. Зато кубинские города попали под военно-полицейскую оккупацию.

В июле 2021 года кубинцы восстали снова. Под лозунгом «Родина и жизнь!» (вместо прежней «или смерти»). «Долой коммунизм! Долой диктатуру! Мы не боимся! Свобода!» – скандировали тысячи в десятках городов. Движение получило название 11J – 11 июля. Толчком послужила провальная государственная политика во время ковид-пандемии. Но протест против бездарности сразу обернулся бунтом против власти как таковой.

Были теперь и организации, и лидеры. Патриотический союз Кубы, Ассамблея кубинского сопротивления, антирасистский Гражданский комитет, андерграундное Движение Сан-Исидро. Хосе Даниэль Феррер, Хулио Мачадо, Хуан Мадрасо, Луис Отеро Алькантара. Известен один убитый – художник Диубис Лауренсио Техеда. Оппозиционеры говорят ещё о четверых погибших. Попали в полицейские участки и гэбистские камеры без малого двести человек.

Власти в лице лично Диас-Канеля разделили протестующих на три категории. «Контрреволюционеры» – ясно. Прямо угрожают роскоши номенклатурных особняков. «Уголовники» – тоже понятно. Глубинный народ не в чести у элит, тем более коммунистических. («Собирали сведения об уголовных элементах, скрывающихся от правосудия, семьях находящихся в заключении для вовлечения в организацию» – из давнего рапорта ходжаистской Сигурими.) Однако сквозь зубы упомянут третий вид: «Обоснованно недовольные». Надо же, как заговорили.

Однако Диас-Канель не Фидель. Ему нечего сказать даже в обман. Нечего предложить. Нечего выдвинуть, кроме войск и полиции. Куба оккупирована, просто и без затей. Режиму некуда отступать. Не работает больше клапан разрешённой эмиграции. Исчерпан ресурс послаблений в экономике и соцкультбыте. Дальше – Тяньаньмэнь, полагает Себастьян Аркос. Но Диас-Канель не Дэн Сяопин, и на это тоже не может решиться. Если что, может Рауль Кастро.

«Те, кто вышел на Малеконасо, даже не знали глубины и значимости своих действий. Протестующие 11J – знают. Сегодняшний день рождён 5 августа 1994», – комментировали протестные соцсети 2021-го. Значит, не зря выходили тридцать лет назад. Значит, снова кубинцы идут на Малекон.

Многие участники Малеконасо родились после повстанческого движения 1960-х. Многие участники протестов 2020-х родились после Малеконасо. Гензелю Эрнандесу в тот день не было года. Но непрерывна связь человеческого достоинства и освободительного сопротивления.

О Малеконасо написаны книги, сняты фильмы. С настенных граффити смотрит Гензель Эрнандес. И всё же современные кубинские оппозиционеры – преданные сторонники мирного протеста. Не боевик-«пироман» Орландо Бош из «Кубинской силы», а христиане-правозащитники Освальдо Пайя и Гарольд Сеперо являют их идеал. (Есть в этом что-то от «старой» российской оппозиции: «Мы же не можем как они!») Результат предсказуем и очевиден. Репрессивный аппарат кастризма подавляет несогласных жестоко и издевательски.

«Было труднее, чем ожидалось. Незаконно, бесчеловечно. Я человек, а не машина», – извинялся перед соратниками Юниор Гарсиа Агилера. Активист-перфомансист, не выдержавший преследований и в ноябре 2021-го перебравшийся с Кубы в Испанию. «Не знаю, как они меня выпустили».

«Накануне краха» назвал свою книгу о кастровском режиме писатель-диссидент Карлос Альберто Монтанер. Книга увидела свет в 1992 году. Канун длится треть века. Столько же, сколько Кастро правил на момент издания. Такие вопросы не решаются сами собой. Ждать, пока само «рухнет в три дня», можно от забора до обеда. Карлос Альберто Монтанер скончался в прошлом году. Эмигрантом в Мадриде.

При всём уважении к этим людям. К их единомышленникам, будь то на Кубе или в России. Будущее за иными. Русские добровольцы ВСУ, партизаны и подпольщики. Кубинские наследники повстанческой традиции. Продолжатели Малеконасо. Хранители памяти Гензеля.

Будущее за сопротивлением. Везде. И на Кубе. Которая, как сложилось, для России – рядом.

Никита Требейко, «В кризис.ру»