85 лет назад родился польский герой. Когда Януш Кулас стал одним из вожаков Познанского восстания, ему не было двадцати. Но родной город уже знал энергичного юношу. При первом взгляде на его биографию вспоминается ленинский завет: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино» (иногда добавляется «и цирк», но это даже для Ленина было бы слишком мудро). Януш Кулас любил кино и ненавидел коммунистов. Парень не дожил до сорока. Но вошёл в историю честью и твёрдостью.
Его город Познань считался в Польше особенным. Эта местность долго была под Германией. Сформировался даже диалект польского языка с немецкими словами и произношением. Познанская ментальность – это основательность, вдумчивость, практичность, дисциплина, законопослушность. Никак нельзя сказать, чтобы эти черты земляков были характерны для Януша.
Янушу не исполнилось и трёх лет, когда в Польшу пришли другие немцы – нацистский рейх. Отец ушёл на фронт. Не первый раз в жизни: Юзеф Кулас-старший воевал и в 1920 году, победно отбивая большевистскую агрессию на Висле. Четверть века спустя освобождение Польши от нацистской оккупации пришло через коммунистическое порабощение. Советские войска явились, когда Янушу было восемь. Получается, всю сознательную жизнь он видел только коммунистический режим.
Учился в школе. Потом в транспортном техникуме. Мечтал стать балтийским моряком, освоил руль парусника. Но жизнь посадила к другому рулю – баранке грузовика. В коммунистической ПНР семья ветерана двух войн, мягко говоря, богатой не была. Работать пришлось почти с детства. Работать на государство – в штате познанского гортранса. Водила получился что надо, молодой да ранний. Монтировкой владел в разных обстоятельствах.
Навыки были полезны во всех смыслах. В семнадцать лет прошёл польскую зону для малолеток в Еленя-Гуре. Конечно, «как все, ни за что». Конкретнее ответил сам Януш: «Я не давал себя бить». Отчалился всего за четыре месяца. Вышел юным авторитетом. Впрочем, был таковым и на воле. Кулас сколотил и рулил молодёжной группировкой, можно сказать – сообществом. Да таким, что имела имя собственное. Почётно-романтичное: «Коники». Это польская порода лошадей, гордость национального коневодства.
С детства Януш Кулас был заядлым киношником. Особенно нравились ему фильмы с Жераром Филипом. Правда, французский актёр не столько махал кулаками, сколько орудовал шпагой. Но гораздо важнее, что в кинолентах он представал в амплуа борца за свободу. Как в «Пармской обители». Или весёлого авантюриста-рекрута. Как Фанфан-Тюльпан. В общем, Януш знал, что он по жизни прав. Это сильно помогало справляться с трудностями. Довольно скоро к нему прилепилась кличка Итальянский Бандит. Или Эдди Поло — в честь австрийско-американского актёра соответствующей фильмографии.
Что такое коммунистическое государство, никому объяснять не надо. Душить эти комиссары умеют. Но с уголовщиной не справлялись никогда. Именно в ПНР доходило подчас до гротеска. Власти не могли задавить не только бандитов, но и группы типа «коников», которые самостийно брали на себя проваленные государством общественные функции.
«Коники» озаботились городской культурной жизнью. Резвые ребята аккумулировали в своём сообществе билеты в кино. Распространяли их сами, дабы покончить с дефицитом. Заодно следили за порядком при проходе в кинотеатры, пресекали скандалы в очередях. Парней поругивали, конечно: покупали дешевле, продавали дороже. Но услуги братвы реально ценились общественностью. «В то время “коники” играли культурообразующую роль, – говорил директор Музея Познанского июня Кшиштоф Глыда. – Не каждый мог отстоять очередь в кассу. Многие предпочитали переплатить за билет, но купить. Это касалось не только фильмов, но и оперы, и филармонии. Такие были времена».
Его запомнили как высокого крепкого светловолосого парня. Резкий в спорах, жёсткий в конфликтах. Хорошо знал себе цену. По всем отзывам, фанатично свободолюбивый. С детства воспитан в патриотизме, антикоммунизме и антинацизме. Верующий католик не выпячивал свою искреннюю религиозность. Без особых политических изысков ясно видел, где правда, где ложь. «Такого трудно убедить в иных идеях, нежели его собственные».
28 июня 1956 года забастовал Познанский машиностроительном заводе имени Сталина (ныне Завод Цегельского). Через несколько часов на улицах были сто тысяч рабочих. Практически каждый третий горожанин. Естественно, Януш Кулас знал, что делать.
Повторимся: год был – 1956-й. В Кремле уже прошёл XX съезд. Разоблачён «культ личности». Буквально в дни Познанского восстания ЦК КПСС выдаст на этот счёт соответствующее постановление. Даже в Советском Союзе номенклатура несколько смущена: «Кулаком, понимаешь ли, стукнул, а уже говорят, не стучи». Болеслав Берут, «польский Сталин», умирает в Москве, не вернувшись со съезда сюзеренов (вероятно, на благо себе самому). Новый первый секретарь ЦК ПОРП Эдвард Охаб пребывает в явной растерянности – за его плечами уже поднимается Владислав Гомулка, недавний политзек, куда более популярный в стране.
Якуб Берман, главный в Польше организатор коммунистического террора и идеологического агитпропа, досиживает в Политбюро последний месяц. Он лихорадочно ищет себе оправданий, и отнюдь не только за еврейскую национальность. Что-то даже находит: дескать, так было надо, чтобы спасти страну от Лаврентия Берии. Его ближайшие подручные – генерал Ромковский, полковник Ружаньский, полковник Фейгин – уже арестованы за пытки и убийства. Расформировано страшное Министерство общественной безопасности, на его месте создан Комитет ОБ с урезанными полномочиями. Впереди большие перемены. И в Познани тоже сразу стрелять теперь нельзя. Хотя первый секретарь воеводского комитета ПОРП Леон Стасяк и местный начальник КОБ Феликс Двояк с первых минут понимают: придётся.
Человек по имени Теодор Дуда был старше Януша Куласа почти на четверть века. Этнический украинец из крестьян чуть не с детства увлёкся коммунистическими идеями и занялся подпольными темами. Ещё до войны сидел за это в польской тюрьме. Когда началась война, попал в плен к нацистами, бежал, добрался до советской зоны и угодил в ГУЛАГ. Там быстро скорешился с начальством: сдавал соотечественников-бандеровцев. В Польшу 1944-го прибыл уже офицером. В первом бермановском Ведомстве общественной безопасности заведовал отделом тюрем и лагерей. Потом служил в контрповстанческом отделе под началом Леона Анджеевского. Которому сам Сталин посоветовал сменить фамилию: родился-то Леон – Айзефом, куда же это годится…
Начальник Анджеевский считался специалистом допроса. Заместитель Дуда знал толк в пытках. За ним неотступно следовала жена Янина (в детстве её звали Блюма), которая, по странному совпадению, тоже занимала разные должности в репрессивных структурах. То секретарствовала при муже, то командовала паспортным столом. Именно Янину и уволили в 1956-м. Теодора на службе оставили, только перевели из госбезопасности в милицию – но сразу заместителем главного коменданта. На момент событий главным был генерал Рышард Добешак, будущий создатель зловещей ЗОМО.
Но матёрый сталинист Дуда этого простить не мог. Подавлять Познань он прибыл с настроем выместить злобу на рабочих повстанцах. Став ходячим примером мема «за зверства из гестапо выгнали». Его, правда, опять не уволили, только пожурили слегка. Однако по сей день противники президента Анджея Дуды нет-нет, да припомнят его фамилию. Дескать, «совпадение? ну-ну».
Так пересеклись пути двоих в Познанском июне. Лидер молодёжной группировки и гэбистско-млицейский чин. Ну и кто из них похож на бандита?
Познанское восстание 28–30 июня 1956 года было типичной бунтарской стихией. Ни единого лидера, ни организованного центра. Правда, нечто вроде штабов сложилось на машиностроительном заводе и в трамвайном депо. Но ничего похожего на оперативное командование наладить не удалось.
Однако вожаки в движении нашлись. Даже много. Недаром одна из познанских площадей носит ныне имя Трёх трамвайщиц. Хелена Пшибылек, Станислава Собаньская, Мария Каптурская вели толпу под польским знаменем. Четвёртая трамвайщица Кристина Цебульская, старше и опытнее подруг, поднимала прямо антикоммунистические лозунги, бросала милицейскому начальству в захваченном отделе Юниково: «Мы здесь власть!» – и тут же спасала незадачливых карателей от линчевания восставшими.
Выдвинулся в вожаки и Януш Кулас. Товарищей уговаривать не пришлось – ни в гортрансе, ни в «кониках». Скандируя лозунги о хлебе и свободе, Кулас с бело-красным флагом шагал по улицам Костюшко и Красной Армии. Вскоре демонстранты перешли от слов к делу. Драйва добавили освобождённые из городской тюрьмы. На вузовских военных кафедрах и взятых милицейских постах удалось добыть оружие. Жерар Филип в основном пользовался холодным, но такового не обнаружилось. Пришлось довольствоваться огнестрелом. Пусть менее романтично, зато более эффективно.
На этих делах Януш Кулас однозначно был в авангарде. Он освобождал заключённых, брал в плен милиционеров, раздавал друзьям оружие, обыскивал подозрительные квартиры (не оборудуют ли партийные снайперские точки). На улице Домбровского демонстранты столкнулись с танками бронеучилища. Две машины из шестнадцати рабочие захватили, прогнав курсантов. Для начала Кулас удостоверился, что танкисты – поляки (он предпочёл бы увидеть за рычагами переодетых советских). Потом попытался танк завести, но квалификации грузоводилы оказалось недостаточно. К зданию КОБ на улице Кохановского он пришёл пешком. С тремя стволами и гранатой, которыми, однако не воспользовался.
Но стрелять было кому и без него. С обеих сторон. Больше, конечно, из окон осаждённого КОБ. В познанском фольклоре осталась гэбистка-расстрельщица – «свирепая толстая рыжая»; имени так и не установлено. Символом трагедии стала гибель тринадцатилетнего Ромека Стшалковского.
Силами милиции полковника Дуды и госбезопасности подполковника Двояка подавить Познань не удалось. Пришлось вводить не только внутренние войска генерала Мечислава Путечны. Город оккупировала регулярная армия с бронетехникой под командованием польско-советских генералов Станислава Поплавского и Ежи Бордзиловского. В уличных боях были убиты пятьдесят восставших (тридцать девять рабочих, семь техников и инженеров, три студента, школьник) и восемь карателей (три гэбиста, милиционер, солдат, офицер, курсант, боец внутренних войск; солдат и милиционер погибли случайно).
Дальше начались аресты. Из 746 задержанных арестовали 575 человек, 294 отдали под следствие разных инстанций. Януша Куласа взяли у него дома уже 30 июня. По данным фотофиксации. Умели, однако, работать даже без нынешней электронной системы распознавания лиц.
Милиционеры, арестовавшие Януша, между делом заметили: типа, молодцы вы, ребята, придёт время — вместе гэбистов угрохаем. Однако руководили операцией устрашения именно гэбисты. Сочувствовавшие менты получали от них однозначные указания. Да и полковник Дуда дал добро на физическое давление с пристрастием (эта установка возмутила даже городского коменданта милиции Станислава Бичиско – ему с его подчинёнными всё-таки предстояло дальше жить в Познани). Но директивы выполнялись. Три трамвайщицы ушли с допросов при инвалидности на всю жизнь. Хотя, надо отметить, зверствовали в основном не милиционеры, а следователи КОБ.
«То, что с нами делали, невозможно описать», – вспоминал потом Януш Кулас.
Он отлично годился на роль главного обвиняемого. Не только в силу активности в восстании. (Некоторые вели себя по круче: к примеру, трое парней забили насмерть капрала КОБ Зыгмунта Издебны, перед этим стрелявшего в женщину.) Но яркая биография Куласа давала широчайшие пропагандистские возможности.
Тут-то ему и припомнили культурообразующих «коников». Агитпроп буквально зашёлся. «Асоциальный тип», «главарь хулиганского сообщества» – это были из самых политкорректных выражений (правда, приходилось добавлять: «Безгранично наглый, циничный, но утончённо умный»). Как видим, власти РФ идут проторенной дорогой, выдвигая такого рода обвинения. «Из таких бандитов, как он, формируются когорты фашизма» – припечатала «Познанская газета», орган воеводского комитета ПОРП. «Его вела ненависть к Народной Польше» – резюмировал гособвинитель прокурор Мушиньский.
В отношении Куласа выкатили дюжину эпизодов. Нападения на сотрудников милиции и госбезопасности, бросок коктейля Молотова в здание КОБ, захваты огнестрельного оружия и взрывных устройств, нарушение неприкосновенности жилищ. Наконец, грабительское похищение в магазине одежды пальто и двух пар брюк общей стоимостью четыре тысячи злотых.
На «процессе десяти», начавшемся 5 октября, Януш Кулас держался с честью. Его поведение оказалось образцом для других подсудимых. Первым делом он отказался от показаний, выжатых на пыточным следствием. Методы их получения назвал эсэсовскими – так что кто ещё здесь фашист. Что было, то он признал. В том числе захват одежды – да, ибо при зарплате семьсот злотых в месяц пролетарию в «пролетарском государства» нормальных штанов не купить, не говоря о пальто. А уж демагогию агитпропа Кулас вообще разнёс в клочья.
«Меня учили, что народная власть – это власть рабочих. И я был убеждён в этом. Но вскоре увидел: рабочего не считают за человека. Как и все познанцы, 28 июня я шёл на работу, чтобы тяжёлым трудом заработать корку хлеба. Но присоединился к демонстрации, потому что помнил школу: рабочий класс должен быть в первых рядах борьбы за лучшую жизнь». Словом, провозгласил борцом против эксплуатации и нищеты пролетариата. И наверняка Януш считал себя таковым. Ведь он вырос в государстве, где господствовало учение Маркса. А в последнем слове он сказал: «Воздаю должное офицерам управления безопасности – оружие, которые вручили им польские рабочие, они сумели повернуть против польских детей. Я не прошу высокий суд смягчить мне наказание. В преступлении я сознаюсь, но виновным себя не считаю».
Всё было более чем всерьёз. Предъявленные состав среди мер наказания предусматривали и смертную казнь. Во времена Берута и Бермана таких приговоров только официально вынесли шесть тысяч. И не только вооружённым повстанцам, но и католическим ксендзам. Всего же за первое десятилетие «народной власти» погибли около тридцати тысяч поляков, репрессированы до трёхсот тысяч. Это было вполне на памяти. Подсудимые ждали конца.
Но наступил Польский Октябрь – десталинизация ПНР. Гомулковская оттепель во многих чертах была радикальнее оттепели Хрущёвской. 21 октября пленум ЦК ПОРП утвердил Владислава Гомулку первым секретарём партии, то есть верховным правителем. В своей речи Гомулка сказал об ответственности прежнего руководства за Познанский июнь. И запретил искать в событиях иностранных агентов с провокаторами – виновны партия и правительство. Которые в своё время посадили его самого.
Разумеется, на другой день «процесс десяти» был прерван и отложен навсегда. Аналогично – параллельный «процесс девяти». Только «процесс трёх» довели до приговора ещё 8-го числа: там судили Юзефа Фольтыновича, Ежи Сроку и Казимежа Журека, которые забили капрала Издебны. Первым двоим дали по четыре с половиной года, третьему – четыре. Суд учёл… небезупречное поведение потерпевшего.
Через несколько дней после 22 октября всех подсудимых выпустили и вскоре амнистировали. Последним чекистским оскалом в камеру Януша ворвался ночью «оставшийся неизвестным» охранник. Удар ножом вполне мог стать исполнением несостоявшегося смертного приговора. Однако врачи оказались начеку. Парня успели спасти.
Войну рабочие тогда не выиграли, но в сражении победили. Подобный процесс, кстати, запустился и в соседней Венгрии. Познанский июнь предвосхитил Будапештский октябрь, Гомулка и Кадар – друг друга, Януш Кулас – казнённого Йожефа Тота.
Ещё в тюрьме Януш стал героем Познани. По ночам люди писали на табличках с названиями улиц: «Улица победителя Куласа». Когда вышел, вокруг него стали собираться. Власти, конечно, остаться на родине ему не позволили. Вынудили перебраться в Ченстохов, подальше от земляков-единомышленников.
Кулас устроился шоферить в фотограмметрическую контору. И там встретил знакомого. Ян Ратайчак, к которому Януш был определён водителем, радостно его окликнул: «Да я у тебя билеты в кино покупал!» Вновь выручило важнейшее из всех искусств. Со временем Ратайчак стал главным картографом Польши. А до того основателем «Солидарности» в картографической отрасли. Именно он характеризовал Куласа как человека жёстко упёртого в свои простые идеи.
Из Ченстохова призвали в армию. Поскольку слава познанского смельчака шла впереди Куласа, начальство попыталось его третировать: «Здесь танк не угонишь!» Он в ответ отказался служить. Снова тюрьма. Но недолго. Освободившись второй раз, Януш вернулся в Познань. Работал всё так же, водителем. В 1961 году попал под третий арест – теперь за ДТП. Но вышел быстрее прежнего: виноват был встречный шофёр, тут ни для какого гаишника не могло быть вопроса.
Жить стало получше. И всей Польше, и ему лично. Вместо прежних семисот он заколачивал теперь пару тысяч злотых. Обвенчался с Эугенией Зайдель, ставшей Кулас – она узнала его по фотографии. Вместе ходили в кино, всё же Эдди Поло. Потом пошли в костёл. В счастливом браке Куласы имели двух сыновей и дочь. Больше всего любили семейно гулять по берегам Варты.
Но, конечно, ковров перед бывшим «коником» и захватчиком танка нигде не расстилали. Жить с родителями жены было тесновато. Тогда Януш и Эугения заняли квартиру в заброшенном доме. Не замедлила появиться милиция: выметайтсь. Януш ответил, что с диваном придёт в воеводский комитет партии, и тогда не жалуйтесь – знать будет весь мир. И действительно пришёл, хоть и без дивана: скандала хотите. Предпочли отвязаться, взяли формальное заявление на пустующую площадь.
Госбезопасность не оставила Януша Куласа своим вниманием до конца его дней. Прошли десятилетия, и его досье стало общедоступным. И что же в нём? «Командовал толпой при нападении на КОБ». Ну, предположим. А дальше? Проживает по такому-то адресу. Работает водителем. Личного автомобиля и недвижимости не имеет. С женой давно не ссорится. Беспартийный. Наград не имеет. Повышений и отличий не получает. Мнение начальства и соседей – от «плохого» до «среднего», но работник дисциплинированный, моральные претензии отсутствуют. Оружие изъято (ещё в 1956-м). Пишущей машинки в доме нет (в смысле, листовок печатать не на чем).
Однако могли не напрягаться. Больше Кулас не лез в политику. Семья и работа, работа и семья. Ещё печёная баранина, в приготовлении которой он стал виртуозом. И всё. Отношение к Ближневосточному конфликту (это было важно вследствие антисемитизма Гомулки): «Пассивное». Отношение к событиям на Кубе: «Не проявляет интереса». Аналогично по Берлинской стене. Политическое поведение в целом: «Лояльное».
Пытки и призрак смерти сделали своё дело. С него хватило.
Януш Кулас стал не тот. Не тот стал и Владислав Гомулка. Конец 1970-го, снова «Чёрный четверг» 17 декабря – меньше полутора десятилетий после познанского 28 июня. Расстрел рабочих на Балтийском побережье. Гэбисты вламываются в квартиру Куласов: теперь-то он крайне опасен! Януша нет дома, но он вовсе не в Гданьске, не в Гдыне и не жжёт партком в Щецине. Просто уехал с грузом.
Кроме печёной баранины, он пристрастился к кофе. В 1972 году ему сделали операцию по удалению язвы. Кофе – яд. Но Янушу всё равно. 6 декабря он отпраздновал 36-летие. Почти без алкоголя, но много кофе. Кома и кончина в больнице двое суток спустя.
А годом раньше был уволен из органов МВД полковник Теодор Дуда. Он прожил ещё пятнадцать лет. И тоже не лез в политику. С него тоже хватило. Пани Янина дожила почти до ста лет в фешенебельной варшавской квартире. Любила вспомнить былое.
Примерно в те же годы на другом конце планеты очень увлекался кино индонезиец Анвар по кличке Конго. На два месяца младше Куласа. Сколотил собственную банду, контролировавшую чёрный рынок кинобилетов в городе Медан. Анвар, в отличие от Януша, больше любил не французский, а американский кинематограф. Другое важное отличие – ультраправые взгляды, сделавшие его активным участником побоищ середины 1960-х. Но и сходство двух парней не ограничивалось любовью к кино. Его хорошо выразил Анвар: «Я и мои друзья ненавидели коммунистов».
Было за что. Например, за запрет американских фильмов. Опять же, читаем Ленина о важнейшем из искусств: «Конечно, цензура всё-таки нужна. Ленты контрреволюционные и безнравственные не должны иметь места».
В тоталитарных государствах не принято распространяться о масштабах сопротивления народов. Иначе Януш мог бы узнать, что русские тоже боролись, причём с первых дней ленинской власти. Бурлила улица и в середине 1950-х. Проявлялось это по-разному, часто в форме молодёжных группировок. В Москве 1954-го десятки пацанов дрались с милиционерами, отбивая задержанного дружка. Оказались «бандой гангстеров “чистокровные американцы”».
Подобных организации гроздились по всему СССР. Часто в них состояли детдомовцы или рабочая молодёжь. Учащиеся ремесленного училища в латвийской Лудзе несколько сентябрьских дней 1953-го фактически контролировали город, попутно избив двух милиционеров. В 1955-м группа учеников школы механизации сельского хозяйства в Сычёвском районе Смоленской области разнесли отделение милиции, заставив освободить товарища. Серия столкновений «ремеслухи» с милицией произошла в Магнитогорске.
Тайное становилось явным. Во многих городах Советского Союза формировались «коалиции хулиганов с обывателями», поднимавшие открытые бунты. Сильнейший выплеск пришёлся на начало 1960-х с апогеем в Новочеркасске. Лозунг советской улицы «Устроим второй Будапешт!» вполне мог читаться и как «вторая Познань».
Коммунизм в России повержен, но правят его наследники. Естественно, наследуются и формы протеста. Запрещённые в РФ «Сети» — лишь верхушка айсберга. Недаром вслед за ними заичислена в политэкстремизм и запрещена уж и вовсе субкультура АУЕ. «Далеко зайдём», – предупреждал нарком Ягода.
Януш Кулас ещё был в тюрьме, когда католический архиепископ Валенты Дымек предрёк: главную улицу Познани рано или поздно назовут его именем. Он умер 22 октября 1956 года – в день, когда стал решён вопрос об освобождении познанских героев.
Но почти полвека имя Януша Куласа не полагалось вспоминать. Даже в июне 1981-го, когда Лех Валенса открыл в Познани первый памятник июньскому восстанию (рядом стоял первый секретарь воеводского парткомитета Эдвард Скшипчак). Другим уже отдавали отдали должное раньше – мальчику Ромеку, трамвайщицам, слесарю Роману Бульчиньскому, медсестре Александре Банасяк… Но не «Эдди Поло». Его имя долго не звучало даже после освобождения Польши от коммунистической власти.
Но всё решилось в свой черёд. Часть улицы Костюшко названа сегодня улицей Януша Куласа. Люди осознают преемственность польской освободительной традиции: первый боролся против царизма, второй — против коммунизма. Стоит мемориальный знак, выпущена почтовая марка. На торжественных церемониях присутствуют представители городских властей, ветераны, родные Януша. У него уже восемь внуков и правнучка. Эугения Кулас награждена Бронзовым крестом Заслуги: «Я благодарю Бога за свою жизнь».
Среди подсудимых «процесса десяти» был Миколай Пац-Помарнацкий. Его клеймили как «помещичьего сынка». Восемь лет спустя фехтовальщик Пац-Помарнацкий представлял ПНР на Токийской Олимпиаде-1964 (фехтовать не логично ли для «классового врага»?). Улыбаясь, вспоминает он Януша: «Не тот это был человек, чтобы понимать всю политику. Прямолинейный парень из рабочей бедноты боролся, чтобы добиться в жизни лучшего». Такие и побеждают.
Михаил Кедрин, специально для «В кризис.ру»