Правящие режимы Беларуси и Таджикистана в принципе однотипны. И в Минске, и в Душанбе правят большие учёные. И товарищ Лукашенко, и товарищ Рахмон – почётные профессора МГУ. Так что неудивительно и принципиальное сходство вчерашних новостей из обеих стран. В Беларуси многотысячные протесты и очередное побоище. В Таджикистане президентские выборы, на которых нацлидер получает больше беларусского коллеги. Всё впереди…
Александр Лукашенко и Эмомали Рахмон сходны не только учёными званиями. И не только тем, что оба начинали властную карьеру сначала членами колхозных правлений, потом директорами совхозов. Тот и другой президентствуют по 26 лет. Хотя реально Рахмон пришёл к власти двумя годами ранее, его сроки в качестве главы государства отсчитываются с ноября 1994-го (Лукашенко – с июля того же года).
Обстоятельства прихода к власти у них, однако, различны. Лукашенко реально выиграл свои первые выборы. Рахмон вознёсся на кровавой волне гражданской войны. Но оба в равной мере считались поначалу управляемыми и переходными фигурами. Руками Лукашенко планировали править амбициозные политменеджеры постперестроечной волны. Рахмона посадили подержать место, пока полевые командиры не разберутся между собой. В результате и там и там «серьёзные люди» оказались убиты, посажены, пропали без вести, в лучшем случае отправлены на покой под неусыпным наблюдением беларусского КГБ и таджикистанского КНБ.
А главное – вполне идентичны результаты правления обоих. И в Беларуси, и в Таджикистане установились номенклатурно-олигархические режимы. Даже в сходных, «совхозных» формах. Схема едина: страна принадлежит государству, государство принадлежит президенту. Лукашенко распускает миф, будто кто-то, кроме воров, зовёт его «батькой». Рахмон официально титулуется «лидером нации». Господствующий класс обоих режимов – госбюрократия. Среди чиновников в привилегированном положении – силовики, составляющие последний и решающий довод правителя. Экономика либо принадлежит государству, либо обложена данью в пользу тех же чиновников. Властная пирамида венчается правящими семействами. Тут и там известны наследники. Правда, требуется уточнить: 16-летний Коля Лукашенко пока только учится, тогда как 32-летний Рустам Рахмон уже возглавляет верхнюю палату Высшего собрания и по Конституции перенимает верховную власть в случае отставки отца.
За один вчерашний день в Беларуси схвачены сотни людей. На протестный Марш гордости последовал ответ негордый, зато веский. «ОМОН, ВВ, ещё какие-то черти в чёрном, неопознанные бандформирования с дубинками в балаклавах. То ли из антиутопий, то ли из нацистской кинохроники. Правда, нацисты погон и лиц не закрывали», – пишет участник событий.
Жестокость карательных избиений вернулась на уровень первых послевыборных дней. ОМОН стал применять палаческий метод ścieżka zdrowia – «путь здоровья»: прогон сквозь строй дубинок, некогда обкатанный коммунистической жандармерией ЗОМО в ПНР. Вновь в ходу водомёты, светошумовые гранаты, слезоточивый газ. Всё, что в наличии, кроме стрельбы боевыми.
Выразительная деталь: среди избитых архитектор Никита Домрачев, брат олимпийской чемпионки-биатлонистки Дарьи Домрачевой, получившей от Лукашенко титул «Герой Беларуси». Сейчас Дарья Владимировна руководит женской сборной КНР по биатлону и в протестах не участвует (в отличие от баскетболистов братьев Мещеряковых, самбиста Попова, волейболистов Шкляра и Удриса, перечень неполон). А вот рассказ Никиты Владимировича: «Ехал на велосипеде к маме. Увидел, как на меня с криками бегут люди в оливковой форме. Повернул в другую сторону, но другая толпа силовиков, уже в чёрном. Закинули в микроавтобус. От ударов и крови на лице я ничего не видел. Пережали руки наручниками». В больницу из отдела везли по «скорой» далеко не одного Домрачева.
И снова, как в первые протестные дни, разрозненные, но яркие эпизоды сопротивления. Люди отбиваются бутылками, уличными скамьями, цветочными вазонами. Последнее удачно ложится в специфику добродушного беларусского протеста. До сих пор ещё поразительного добродушного.
Таков главный итог субботнего «диалога с оппозицией», начатого Лукашенко в СИЗО КГБ. От которого осталась одна историческая фраза: «Конституцию на улице не напишешь». Что да, то да, улица предназначена для другого – что и было продемонстрировано уже на следующий день. Другой результат – выход под домашний арест политолога Юрия Воскресенского и IT-технолога Дмитрия Рабцевича. Им и предложено заняться предложениями по «конституционной реформе».
Любопытно, что оба на том подконвойном саммите сидели ближе к Лукашенко, чем к другим заключённым. Воскресенский известен также сотрудничеством со следствием. И он, и Рабцевич уже выступили по госТВ с призывами вести «конструктивный диалог с сильным президентом», который создал прекрасные условия для беларусского предпринимательства…
Характерно, что на встрече не было Марии Колесниковой. А также Сергея Тихановского. Видимо, организаторы понимали, что эти двое сломают всю картинку. «Делегацию оппозиции» возглавлял Виктор Бабарико. Присутствующие представляли в основном ту часть, оппозиционного движения, которая ориентирована на эту фигуру. Наиболее статусную и обладающую деловыми связями в РФ.
Вот, собственно и разгадка очередного лукашенковского фарса. «Конструктивную» оппозицию, то есть безопасную для диктатуры, ищут в этом крыле. Не среди сторонников Тихановских, не говоря о заводских стачкомах или уличных сцепках. Но уже то показательно, что комплектовать такие конструктивы приходится через смягчения мер пресечения. Чтобы угроза обратного ужесточения гарантировала от неожиданностей. Но и этот надёжный, казалось бы, метод, срабатывает через пень-колоду.
«В ответ на зверства карателей, утро понедельника минчане начнут с протеста, – информирует NEXTA. – Покажем фашистам, что им нас не запугать!» Речь идёт о бело-красно-белой атрибутике, речёвках, песнях в метро. На улицах сегодня Марш пенсионеров: «Пошёл вон – и ты, и твой ОМОН! Свободу нашим детям!» Омоновцы в Минске атакуют пенсионеров газом и светошумовыми гранатами – в Городилове горит дача командира Минского ОМОНа. Замминистра внутренних дел полковник Казакевич анонсирует применение не только спецсредств, но и боевого оружия. Камни, бутылки, ножи и заточки – этими предметами меряет МВД степень организованности и радикализма.
Отвечает NEXTA: «При прибытии карателей не расходимся. Если их мало, смело даём отпор». И снова из соцсетей: «Ощущение переломного дня… Местами – жёсткий ответ…» Именно добрые люди, если постараться разозлить, показывают особую твёрдость.
Не то в Таджикистане. Эмомали Рахмон идёт на пятый президентский срок. Формально-законодательных проблем с этим нет – Конституция давно отрихтована. Проблем реально-электоральных тоже нет – ни один из четырёх «альтернативных кандидатов» не сказал о нацлидере ни одного резкого слова.
Официальные итоги объявлены сегодня утром. За президента Рахмона – 91%. (Результат основательный, но однажды было побольше – в 1999-м он набрал свыше 97,5%.) На втором месте инженер-депутат Рустам Латифзода – более 3%. Третьим пришёл профессор-депутат Рустам Рахматзода – 2,15%. На четвёртом месте экономист-депутат Абдухалим Гаффорзода – почти 1,5%. Замыкает список Миродж Абдуллоев, юрист-депутат – менее 1,2%.
Все они баллотировались как партийные кандидаты. Рахмон опирается на правящую Народно-демократическую партию Таджикистана (НДПТ), сформированную в 1994-м на базе номенклатуры Таджикской ССР. Главные принципы НДПТ – идеологическое единство и партийное товарищество. Что касается второго, тут всё понятно, в райкомах КП ТаджССР учили друг за друга держаться. Но есть и идеология: этатизм, национальный традиционализм и светская государственность (претензии мулл на власть категорически не принимаются). Лучшие зарубежные друзья рахмонской НДПТ – путинская «Единая Россия», каримовско-мирзиёевская НДП Узбекистана, «Новый Азербайджан» Ильхама Алиева и Компартия Китая товарища Си.
Коммунизм? Да нет. Где-то даже наоборот. Конечно, Рахмон состоял в КПСС (кто бы иначе пустил его в колхозные председатели и совхозные директоры). Но он и был тогда Эмомали Шариповичем Рахмоновым. И оставался таковым до 2007-го, когда начал кампанию «культурной таджикизации». А ещё через несколько лет – кампанию декоммунизации: сносы памятников Ленину, снятие советской топонимки, отмена празднования Первомая.
Недаром Компартия Таджикистана (КПТ) – куда вошли более упорные в совностальгии экс-партаппаратчики – позиционируется как оппозиционная. Выступая за «дополнение идей Маркса и Ленина наследием мыслителей Востока». Именно от КПТ баллотировался Миродж Абдуллоев, занявший последнее место. Выходец из Кулябского региона, земляк Рахмона. Советский милиционер, занимавший и при Рахмоне крупные посты в МВД, юрисконсульт администрации Куляба. Что символично – старший из кандидатов, на четыре года старше 68-летнего президента. Держался он, пожалуй, оппозиционнее других конкурентов Рахмона. Но тоже очень аккуратно и предусмотрительно. Полемизировал в основном по поводу символики: мол, можно проявлять больше толерантности и терпимости к советскому наследию. Ну и насчёт национализаци-коллективизации произносил ритуальные речи. На такие разговоры постсоветские режимы смотрят довольно спокойно. Ибо не считают опасными всевозможные «пересмотры итогов приватизации» (если речь не идёт о чисто конкретном рейдерстве).
Есть в Таджикистане и Социалистическая партия (СПТ), кандидат которой Абдухалим Гаффорзода занял предпоследнее место. Ныне это фактически придаток КПТ. С этого СПТ и начинала в 1991-м, когда КП ТаджССР переименовалась после августовского путча. При восстановлении КПТ дисциплинированно сошла со сцены. Но в 1996-м СПТ восстановил энергично-жестокий Сафарали Кенджаев, бывший председатель Верховного Совета и генпрокурор, один из инициаторов гражданской войны, которую постсоветская номенклатура выиграла у демоисламских популистов. Кенджаев всерьёз претендовал на власть. Его ненавидели демократы и исламисты (называли «большим драконом»), на него настороженно взирал Рахмон. В 1999-м Кенджаева застрелили. Но партия осталась, ибо он успел дать мощный разгон. Который, впрочем, как видим, теперь вполне затух.
Рустам Рахматзода представлял Партию экономических реформ. Социал-либеральные декларации, электорат из немногочисленных бизнесменов и интеллигентов (сам Рахматзода – преподаватель аграрной экономики). С её «умеренным прогрессом в рамках законности» партия совершенно марионеточна даже на вид и многих этим даже раздражает. Такова же в принципе и Аграрная партия Таджикистана (АПТ), кандидат которой Рустам Латифзода оказался, если можно так выразиться, «сильнейшим конкурентом» президента. Что тоже неудивительно – Латифзода занимал различные посты в госсистеме агрокомплекса и в этом смысле наиболее проверен. Выступления же АПТ за поддержку дехканских и фермерских хозяйств не противоречат официальной риторике.
Иного поведения можно было ожидать от Социал-демократической партии Таджикистана (СДПТ). Она объединила социально-гражданских активистов, выступающих резко против «правящего блока неокоммунистов с примкнувшими к ним либералами и исламистами». Но лидер СДПТ юрист-правозащитник Рахматулло Зойиров, взвесив ситуацию, решил бойкотировать выборы.
Никаких протестов после выборов не ожидается. Фальсифицировалось голосование или нет, мало кого интересует. При таком раскладе – какая разница?
Термин «Средняя Азия» в политическом смысле мало что означает. Ибо слишком обще сказано. Довольно обычный номенклатурный душсантушизм в Ташкенте – это всё-таки не тотально зашнурованная и по-северокорейски самоизолированная ашхабадская диктатура. Кыргызстан, как мы только что убедились – вообще ни на что не похожий феномен народно-кочевой демократии. Таджикистан тоже совершенно особая статья. И в истории, и в социальной культуре, и в пережитой трагедии.
Гражданская война в Таджикистане была самым кровавым конфликтом на постсоветском пространстве. При населении 5,5 млн погибли 60 тысяч, если по минимальным оценкам. По иным – вдвое больше. Свыше миллиона беженцев. Разрушенная страна.
Одна из причин такого страшного поворота событий – жёсткое межрегиональное разделение. Настолько жёсткое, что воспринималось как национальное, классовое и религиозное. Северный Худжанд (тогда Ленинабад) – экономико-культурный авангард, кузница номенклатуры и технических кадров. Южный Куляб – край убыточных колхозов с высокой долей безработной криминализированной молодёжи. Гарм и Курган-Тюбе – крестьянские края трудоёмкого земледелия. Горный Бадахшан (Памир) – очаг военно-милицейской и спортивной подготовки, генератор творческой интеллигенции. «Ленинабад правит, Курган работает, Куляб дерётся, Памир танцует» – так описывался советский Таджикистан. Плюс столица Душанбе – управленческий и промышленно-транспортный центр с большой долей узбекского и русского населения.
Когда в августе 1991-го республиканский президент и партсекретарь Каххар Махкамов поддержал ГКЧП, душанбинцы снесли с постамента бронзового Ленина. Но на первых президентских выборах победил другой секретарь ЦК – Рахмон Набиев. Надо отдать должное, первый всенародно избранный президент Таджикистана попытался «править без кнута». Приглашал в правительство тогдашнюю оппозицию. «Берите любое министерство», – говорил он Шодмону Юсуфу из Демократической партии Таджикистана (ДПТ) и Давлату Усмону из Исламской партии возрождения (ИПВ).
Но далеко не все его сподвижники разделяли такой подход. Быстро сложился «ленинабадско-кулябский» блок: партийно-хозяйственные боссы севера сомкнулись с мелкими чиновниками и уголовными авторитетами юга. Против возомнившей о себе памирской силовой интеллигенции и задумавшихся о новой жизни гармских дехкан. Массово пошедших в мечети.
Мотором стал не ленинабадец и не кулябец – Сафарали Кенджаев сам был родом из Гиссарской долины. Но он эффектно перевёл конфликт из острополитического в насильственный, оскорбив министра внутренних дел генерала Мамадаёза Навджуванова – авторитетного бадахшанца, популярного среди земляков. На душанбинской площади Шахидон собрался возмущённый митинг демо-исламской оппозиции. Его поддержали приехавшие памирцы. А на близлежащей площади Озоди собрались сторонники статус-кво, усиленные кулябскими гостями. Начались столкновения, пролилась первая кровь.
Тем временем офицеры советского спецназа (среди них многопрославленный ныне полковник Квачков), перешедшие на службу в узбекистанскую 15-ю ОБСН и российскую 201-ю МСД, помогли сформировать в Кулябе Народный фронт Таджикистана (НФТ). Возглавил НФТ профессиональный уголовник Сангак Сафаров с более чем двадцатилетним стажем советских лагерей и колоний. Сильная личность, крутой боевик и умелый политик, он несомненно вёл свою игру. Но за его спиной угадывалась фигура Кенджаева.
Президент Набиев утратил рычаги и в сентябре 1992-го ушёл в отставку. Верховный Совет под временным председательством бадахшанца Акбаршо Искандарова утвердил правительство национального примирения. На ключевых постах по-прежнему стояли прагматичные ленинабадцы, осуществлявшие хозяйственное управление – олицетворением этой группы выступал премьер-министр Абдумалик Абдулладжанов (министр в ТаджССР, внук исламского богослова и советника саудовского короля). Но значительная доля власти отошла ДПТ и ИПВ. В лидеры демо-исламского блока выдвинулись духовный глава мусульман Таджикистана кази-калон Акбар Тураджонзода и мусульманский диссидент советских времён Саид Абдулло Нури.
Однако примирения не получилось. Кенджаевская группировка и НФТ сделали ставку на силовое решение. Страну охватила чудовищная резня. Кланово-региональный фактор выглядел доминирующим. Гармцев и памирцев уголовники Сангака убивали за одно место рождения. Но к этому не сводилось. Крестьянин, расстрелянный за отказ обругать кази-колона, был обречён своей стойкостью, где бы они ни родился. Жесть этой войны переходила просто в жуть. С обеих, конечно, сторон. Но, как обычно в гражданской войне, террор совершала победившая сторона. А победил НФТ.
Его боевики назывались «юрчиками». Почему? Ладно, исламистов называли «вовчиками» – это от слова «ваххабиты», велик и могуч язык. Но с чего «юрчики»? А это ещё проще: «генсека КГБ» Андропова звали Юрием. Кому надо, это знали. Остальные просто приняли.
НФТ выступал под красным флагом, их поддерживали коммунисты. Против НФТ сражались под лозунгами демократии, ислама и национального патриотизма. Кто же сражался? Памирская спортивная молодёжь. Но не только. «Крестьяне-гармцы. Известный им социализм – это запрет религии, нищета и беспросветный труд. ИПВ – это их партия. Именно им было предоставлено голыми руками сдерживать оснащённых вертолётами и бронетехникой кулябцев», – описывал по горячим следам философ-богослов Гейдар Джемаль, отец погибшего в ЦАР Орхана Джемаля.
Вертолёты и бронетехника поступили из демократической России. Борис Ельцин и его окружение полагали, что в Средней Азии надёжнее иметь опытного секретаря, а не труднопонимаемого «демоисламиста». Реал-политик, как она есть.
В ноябре 1992-го под Ленинабадом собрался Верховный Совет. И под сангаковскими автоматами «избрал» председателем Эмомали Рахмонова. Преданного Сафарову полевого командира НФТ. Правда, скорее по хозяйственной части (типа, «сено-пена нужна?»). Долго его оставлять на первой должность никто не планировал. Но сильным личностям требовалось время разобраться между собой.
Разобрались. Первыми – сразу после взятия Душанбе – расстреляли друг друга Сангак Сафаров и его правая рука Файзали Саидов. «Я думал, первым уберут Кенджаева. Надо же, ошибся – начали с Сангака», – говорили многие «полевые эксперты» 1993-го. Но Кенджаев, как указано выше, оказался ещё хитрее, сумел дожить до 1998-го.
И сразу как-то забылась идея поставить Сафарову прижизненный памятник в Душанбе. А ведь не факт, что без этого «паровоза» война кончилась тем, чем кончилась. Тут была роль личности в истории.
Командир захватывавшей столицу спецбригады НФТ Якуб Салимов (дважды судимый рэкетир советских времён) побывал министром внутренних дел, прямо на заседаниях правительства применял рукоприкладство в отношении главы государства, потом был начальником таможни, послом в Турции – после чего получил пятнадцатилетний срок, отсидел тринадцать и вышел, исполненный благодарности к президенту за милосердное освобождение. Недавно неизвестные напали на его душанбинский дом и до больницы избили сына. Вероятно, чтоб не забывал.
Командир президентской гвардии Гаффор Мирзоев (более известный как Гаффор Седой) отбывает сейчас пожизненное. Основатель таджикского спецназа Сухроб Касымов, чемпион-каратист, успел умереть своей смертью – зная, что к нему подбираются, он не снимал со стены портрет Эмомали Рахмона.
Ибод Бойматов, некогда хозяин Таджикского алюминиевого завода (в СССР сидел за хулиганство, потом с гордостью возглашал: «Я в школе не учился – и главный на районе!»), объявил себя коммунистом и поднял мятеж против Рахмона, пока тот ещё был Рахмоновым. Убит при зачистке. Махмуд Худойбердыев (в СССР водитель автобуса, прямо как Мадуро), зачисленный в 201-ю МСД и переломивший своей бригадой ход боёв в Курган-Тюбе, тоже бунтовал против президента, называя себя коммунистом. Потом, как этнический узбек, подался на службу к Исламу Каримову. Потом, вновь забыв о коммунизме, пытался поднять против Рахмонова афганских моджахедов. Доподлинно судьба неизвестна, но, похоже, убит в одном из повстанческих рейдов. А ведь именно ему предлагал «сену-пену» Эмомали Шарипович в 1992 году.
Шодмон Юсуф и Давлат Усмон давно в эмиграции. Там же и Абдумалик Абдулладжанов. Там же нынешний лидер ИПВ Мухиддин Кабири. Сама ИПВ запрещена в Таджикистане как «террористическая организация». ДПТ тоже запрещалась, потом восстановилась как законопослушная партия либерал-консерваторов под руководством экономиста Саиджафара Усмонзода. Кстати, Абдулладжанов и Усмон побывали соперниками Рахмонова на президентских выборах 1994-го и 1999-го, а ДПТ и поныне имеет одного депутата в парламенте.
Гражданская война продлилась пять лет. Объединённая таджикская оппозиция (ОТО) принудила Рахмонова к переговорам. Но переговоры и мирное соглашение 1997-го стали его победой. Хотя боевики ОТО интегрировались в армию, а Нури и Тураджонзода побывали членами правительства. Непримиримые полевые командиры-исламисты – братья Содировы – Ризвон и Бахром, Рахмон Сангинов, мулла Абдулло Рахимов – давно убиты. Командиры-демократы Мирзо Зиёев, Махмадрузи Искандаров, Мирзохуджа Низомов нейтрализованы иными способами. Предприниматель-оппозиционер Умарали Кувватов убит в Турции. Журналист-правозащитник Дододжон Атовулло пережил покушение в России и вынужден был перебраться в Германию.
Общественная автономия в какой-то мере сохранилась разве что в Горном Бадахшане. Горные кряжи Памира всё же создают определённые гарантии. В начале 1990-х здесь сформировался эффективный общественный альянс интеллигенции и силовиков с «теневым бизнес-сообществом» Абдуламона Аембекова, известного как Горбатый Лёша. Но и здесь дала себя знать рутинно-упорная экспансия правящей группы Рахмона. Горбатый Лёша взорван. Советник исполкома по обороне и безопасности Мубориз Акдодшоев подставлен в криминальной разборке и принуждён к эмиграции. Областная администрация постепенно взята под контроль властей Душанбе – рычагами экономической зависимости и военно-карательного проникновения. Сторонники автономии – семейство Аембековых, отставные военные и милицонеры, научно-культурный актив во главе с общественной активисткой Ульфат Мамадшоевой – вынуждены действовать в жёстких рамках. И то регулярно возникают серьёзные конфликты, как при визите президента Рахмона в Хорог два с половиной года назад.
Административно-силовая система полностью выстроена под Рахмона. Это потребовало времени. Но это сделано. Последним крупным выступлением против режима был мятеж генерала Абдухалима Назарзода (бывший активист ИПВ) в сентябре 2015-го. Публичная оппозиционная активность не заходит дальше декларативного бойкота выборов со стороны СДПТ, эмигрантской ИПВ, общедемократической «Группы 24», движения «Ватандор».
Протестные настроения блокируются не только отлаженным карательным аппаратом. Безотбойно действует страшный аргумент: «Войну забыли?» С этим трудно спорить. Если не прислушаться к позиции того же Атовулло: правящий режим ведёт войну с народом уже более четверти века.
Поэтому на данном этапе таджикский протест выливается не в активные публичные действия. Но – в повседневно-бытовое сопротивление. Которое в конечном счёте оказывается гораздо сильнее и опаснее для властей. Даже если до поры до врем не взрывается, как в Беларуси.
Никита Требейко, «В кризис.ру»