Как кололи польскую элиту

40 лет назад в Варшаве сбывалась мечта современного российского «сислибства». 20 июля 1981 года правящая партия польских коммунистов завершала свой IX чрезвычайный съезд. Происходил вожделенный раскол элит. Треск стоял на всю Польшу. Даже на весь мир. «Партия говорит переменам: да!» Мирный протест взял своё. Власть услышала общество и вступила в диалог. Широко распахнулись окна возможностей. До военного переворота, коммунистической хунты, крови и лагерей оставались целых пять месяцев.

Съезды правящих компартий обычно разделялись пятилеткой. Предыдущий VIII съезд Польской объединённой рабочей партии (ПОРП) проходил в феврале 1980 года. Вряд ли кто из делегатов мог предположить, что не пройдёт полутора лет, как придётся съезжаться снова. Но Польша стала другой в считанные дни Августа-1980. За великой забастовкой последовала «Солидарность». Страна на глазах оживала – в новом социальном движении, в свободных дискуссиях, а главное, в надежде, что всё действительно изменилось, пришли новые времена без диктата, мракобесия и насилия. Партийно-гэбистская попытка подавления в Быдгощский март встретила мощнейший отпор. В июне 1981-го, незадолго до партсъезда, независимый профсоюз появился даже в милиции.

«Мы стремимся исключить из национальной политической жизни партии с тоталитарными программами, пропагандирующие классовую ненависть и групповую диктатуру. Мы осуждаем принадлежность к этим бесчеловечным партиям. Мы понимаем опасность, которую нам предстоит испытать на собственной шкуре. Мы не станем заранее объявлять публично, что мы намерены делать» – говорилось в декларации подпольного движения Рух ещё в 1965 году. Память антикоммунистического повстанчества 1940-х вдохновляла молодых пилсудчиков из Конфедерации независимой Польши. «Огромным молотом Солидарности разбивать тоталитарную систему!» – призывал председатель Быдгощского профцентра «Солидарности» Ян Рулевский.

Большинство поляков и тогда были с этим солидарны. Но всё же предпочитали иные пути освобождения. По Борису Пастернаку: «Со всеми сообща и заодно с правопорядком».Такой путь показывали диссиденты-правозащитники Комитета защиты рабочих (КОС–КОР) и активисты «Солидарности». «Социализм неплохая система, и пусть он остаётся – но под контролем» – говорил Лех Валенса в послеавгустовские дни. Отвержение коммунистической диктатуры не означало для его единомышленников силового слома системы. И уж тем более не предполагало сведения счётов с партократами (даже когда те вполне того заслуживали). Люди рвались к свободе и хотели кардинальных перемен. Но без ненависти и насилия, мирно и законно, учитывая интересы оппонентов. Властям пришлось сильно постараться, чтобы этот настрой со временем изменить.

Польский Август-1980 не походил на венгерский Октябрь-1956. Скорее на Пражскую весну. Но с той принципиальной разницей, что мотором перемен в ПНР выступали пролетарские массы и диссидентский актив. Отнюдь не партийно-государственное руководство, как в ЧССР 1968-го.

Трёхмиллионная ПОРП потеряла к съезду каждого десятого. Всеобщая демократизация явочным порядком влияла и на коммунистов. Открытые партсобрания превратились в важный рычаг демократической самоорганизации общества. Номенклатура явно теряла контроль. И от этого переживала раскол. Одни были готовы приспосабливаться к новой реальности. Другие с ностальгией вспоминали времена, когда рабочий протест подавлялся огнём и металлом. Хотя бы как в Познани 1956-го. «В «Солидарности» преобладает здоровое рабочее течение» – говорил первый секретарь Гданьского воеводского комитета ПОРП Тадеуш Фишбах. «Всё, что вы делаете, товарищи, ведёт партию к краху» – отвечал таким «либералам» первый секретарь Щецинского воеводского комитета Казимеж Цыпрыняк.

За семнадцать месяцев между VIII и IX съездами Политбюро ЦК ПОРП понесло тяжёлые потери. Пал первый секретарь ЦК Эдвард Герек. За ним последовали ближайшие сподвижники по польской брежневщине с её потребительским бумом, «парадным стилем и трескучими восхвалениями» – экс-премьеры Пётр Ярошевич и Эдвард Бабюх, партсекретари Здзислав Грудзень, Тадеуш Вжащик, Ежи Лукашевич, Алоизий Каркошка. Ведущие герековцы попали под расследование коррупции и злоупотреблений. Уходили под забастовочным давлением партийные ортодоксы Владислав Кручек, Ян Шидляк, Здзислав Жандоровский, Тадеуш Пыка (едва не доведший до нового кровопролития августовском Гданьске). Отправлен в отставку блёклый глава МВД Станислав Ковальчик.

Подобно тому, как среди лидеров «Солидарности» были свои умеренные (Лех Валенса, Яцек Куронь, Адам Михник, Ярослав Сенкевич) и свои радикалы (Анджей Гвязда, Ян Рулевский, Мариан Юрчик, Анджей Розплоховский), разделялась и верхушка ПОРП. С одной стороны – первый секретарь ЦК Станислав Каня, председатель Совмина и министр обороны Войцех Ярузельский, председатель Госсовета Генрик Яблоньский, вице-премьер и секретарь ЦК по социалке Казимеж Барциковский, вице-премьер по сельскому хозяйству Мечислав Ягельский, вице-премьер по профсоюзам Мечислав Раковский, заведующий отделом печати ЦК Юзеф Класа. Этим «центристам, готовым к диалогу» противостоял сталинистский «партийный бетон».

Фракцию «бетона» собирательно именовали «пан Шматяк». Это означало ортодоксально-коммунистическую идеологию, политику партийно-карательного диктата и безоглядное прислуживание Москве. Руководящее трио «бетона» составляли министр внутренних дел Мирослав Милевский, секретарь ЦК по идеологии и внешней политике Стефан Ольшовский, секретарь ЦК по оргвопросам Тадеуш Грабский.Генерал госбезопасности Милевский служил ещё в советском Смерше, на его персональном счету были десятки, если не сотни, убитых и казнённых. Одно время его позиции подорвались разоблачениями гэбистской коррупции, но это не мешало Милевскому замещать министра Ковальчика. В октябре же 1980-го, когда страх номенклатуры побудил укрепить силовые кадры, Милевский стал главой МВД, объединив руководство Гражданской милицией и Службой безопасности ПНР.

Бывший министр иностранных дел Ольшовский отличался особым идеологическим догматизмом, номенклатурным комчванством и лютой враждебностью ко всякому инакомыслию. Грабский, даже внешне типичный «пан Шматяк», прославился тем, что публично наехал на первого секретаря Герека – за экономические провалы и опасный либерализм. Как если бы в СССР какой-нибудь секретарь обкома Романов на пленуме ЦК КПСС костерил лично Леонида Ильича Брежнева за очереди в магазинах и попустительство диссидентам. Выступление Грабского считалось беспрецедентным в истории мирового коммунистического движения.

К этим троим примыкали не менее колоритные фигуры. Ветеран госбезопасности Мечислав Мочар по кличке Кат (Палач) – едва не ставший хозяином страны при стареющем Гомулке, отставленный при Гереке, но возвращённый теперь для борьбы с «Солидарностью». Молодой да ранний Анджей Жабиньский, тип комсомольского карьериста, пробравшегося в верховный ареопаг. Ортодокс сталинизма-берутизма прославился фразой: «Мы строим этот социализм больше тридцати лет, должны же с этого строительства что-то лично для себя взять». Первый секретарь Варшавского комитета ПОРП Станислав Кочёлек – публичное лицо расстрела рабочих в декабре 1970-го. Секретарь ЦК по кадрам Здзислав Куровский, распорядившийся защищать партийных функционеров от обвинений в коррупции и роскошестве.

«Террористы ЦК» – так называл «либерал» Раковский связку Ольшовский–Грабский–Жабиньский–Куровский. Заметим отсутствие в перечне Милевского и Мочара. Мастодонтов с кровавым бэкграундом, сурово вписанных в историю, старались лишний раз не поминать.

В принципе «центристы-реформисты» мало отличались от «бетонных шматяков». Те и другие несдвигаемо стояли на классовых позициях номенклатуры. «Если бывает в Политбюро борьба, то чисто личная» – верно определял Солженицын, и в этом ПОРП вполне совпадала с КПСС. Тот же гданьский Фишбах, дальше всех зашедший в либерализме и диалоге, через полгода заманивал Валенсу в гэбистскую засаду. А потом посылал его жене Дануте свинину на рождество в «обкомовском» автомобиле.

Однако личное противостояние – как водится у олигархов, все друг друга ненавидели – дополнялось различиями ситуативных подходов. Каня, Ярузельский, Барциковский старались избегать жёсткой конфронтации, постепенно обволакивать «Солидарность», подчинять партийному правлению. Милевский и «террористы ЦК» ставили на грубое подавление взбунтовавшегося простонародья. И в этом вдохновлялись поддержкой подавляющей части правящего номенклатурного класса.«Центристы» опирались на дисциплину партгосаппарата. На них работали и надежды масс, которым очень хотелось представить в руководстве страны хоть немного приличных людей. «Шматяки» обладали своей базой поддержки. Всё-таки не вся Польша поднялась тогда в «Солидарности». Даже там нашлись и «титушки», и «колорады», и «ватники» в худшем смысле – которым при партии «стало более лучше». В отличие от нынешних российских, польские «нодовцы» реально были очень агрессивны. Не в виртуале, а на улице.

Кадры партгосаппарата и партактива редко велись в духе Фишбаха. Они ясно видели угрозу своему властному положению, социальным привилегиям, материальному благополучию, привычному мировоззрению и образу жизни. Носителей этой угрозы воспринимали как врагов, которых надо давить. При каждом партийном секретаре или инструкторе, офицере госбезопасности или милицейского спецназа ЗОМО (этих карателей называли «гестапо» или «бьющее сердце партии») состоял круг клиентуры. В общем, на десятимиллионную «Солидарность» находилось до полумиллиона противников перемен. И не только партаппаратчиков и госслужащих.

Меньше всего таких было в рабочем классе. Хотя коммунисты сумели рекрутировать здесь пару членов Политбюро. Шахтёр Герард Габрысь являл типичного «спецрабочего», вроде галичевского Клима Петровича («как мать, говорю, и как женщина требую их к ответу!»). Строитель Альбин Сивак был человеком идейным, энергичным и не без харизмы. Его очень ценили в партийных кругах – как единственного, кто не боится приходить на митинги «Солидарности». Впоследствии, правда, коммунизм Сивака выветрился, сменившись обыкновенным антисемитизмом.

А вот интеллигенция раскололась. Она выдвигала героических диссидентов, энтузиастов «Солидарности». Но не только. Именно интеллектуалы и гуманитарии, наряду с партактивом, поставляли основные кадры «титушечным» организациям. Которые с лета 1980-го попёрли как грибы. В страхе за положение привилегированной «прослойки» при ПОРП, за тиражи и гонорары, за воззрения и стиль существования, вне которого подручные партии не мыслили себя.

Быстрей всего такая структура выросла в столице, переполненной отставными аппаратчиками, гэбистами, ментами и военными, партийными публицистами и марксистско-ленинскими лекторами. Клуб «Варшава 80» так и позиционировался: организация партийной творческой интеллигенции. Возглавлял его философ-марксист Тадеуш Ярошевский. Сделавший имя на «научном атеизме» и разоблачении католицизма. Эту группу открыто патронировал Кочёлек.

«Движение щецинских коммунистов» вёл писатель Иренеуш Каминьский. Озабоченный духовными скрепами национал-коммунизма, борьбой с тлетворным влиянием Запада. Влияние Советского Союза, Чехословакии и даже ГДР не беспокоило большого польского патриота. Одёргивать его приходилось воеводскому секретарю по идеологии Влодзимежу Миндовичу: не Каминьскому, мол, решать, кто здесь настоящий коммунист.

«Познанский форум коммунистов» замыкался на Грабского. Председательствовал директор завода автоматических приборов Ян Майерчак – тип крепкого хозяйственника из красных директоров. Здесь состояли в основном люди практические – техники и экономисты (редкий случай для этих «философских» организаций). Неудивительно, что они, бывало, отвлекались от идеологической борьбы с «Солидарностью». Переключались на чисто конкретные разборки в воеводском комитете ПОРП. В карьерно-коррупционном раскладе Майерчак поддерживал воеводу-гэбиста Станислава Цозася против «либерала»-партсекретаря Эдварда Скшипчака.

«Коммунистический союз польской молодёжи» (не формальный комсомол при ПОРП, а группировка, созданная в 1981-м) возглавляли вполне взрослые товарищи – издательский работник Павел Дарчевский и социолог Генрик Клишко, сын всемогущего при Гомулке идеологического секретаря Зенона Клишко. Они так изошлись в сталинистских истериках, что сам Ярузельский приказал начальнику армейского политуправления генералу Юзефу Барыле разобраться с этими отморозками. А то ещё своим придурочным задором прежде времени доведут до замеса. Но у комсомольцев было своё прикрытие на верхах – заведующий социальным отделом ЦК Станислав Габрельский и отставной пенсионер, зато бывший посол в СССР и бывший член Политбюро  Болеслав Ящук.

Деятелей Патриотического объединения «Грюнвальд» гэбисты в своих рапортах тоже называли сумасшедшими. Эта структура акцентировали националистическую сторону польского коммунизма и сильно перегибала в юдофобии. К примеру, ставила в один ряд врагов польского народа организатора сталинско-берутовских репрессий Якуба Бермана и диссидента Адама Михника. По единственному понятному критерию. «Грюнвальдцы» тоже оберегали польскую грядку от западных напастей. Действовали в основном среди военных и милицейских отставников. В руководстве встречались видные деятели польской культуры – режиссёр Богдан Поремба, поэтесса Божена Кшивоблоцкая. Крышевали их совместно Ольшовский, Сивак и Мочар.Выше названы лишь крупнейшие из неформальных структур «бетона». Координировали их «кисели-соловьи» ПОРП – партийные журналисты Рышард Гонтаж и Генрик Тыцнер. Оба были издавна и теснейше связаны со Службой безопасности. Теперь им поручалось организовать экстремальное информационное давление в интересах номенклатуры ПОРП. В наше время обошлись бы «фабрикой троллей». Тогда это называлось «Ассоциация клубов «Реальность». Гонтаж и Тыцнер инструктировали своих троллей – максимум радикализма, демонстрировать смелость и независимость, даже критиковать власти, зная при этом границы. И обрушивать всю это псевдодемократическую риторику против «Солидарности» – дескать, провоцируют хаос, разжигают рознь… В общем Григорию Явлинскому было у кого поучиться. Поразительно, как подхватываются такие методики.

Самая агрессивная структура была создана в Катовице, под крылом воеводского секретаря Жабиньского. Катовицкий партийный форум (КФП) возглавлял ещё один философ – Всеволод Волчев. Этнический болгарин и фанатичный коммунист, Волчев не раз сожалел, что ему привелось жить в Польше. (Случилось так не по доброй воле: отец-эмигрант расстрелян в Ленинграде в 1938 году, матери разрешили уехать с новым мужем-поляком, она взяла с собой сына.) На исторической родине, под «сонной диктатурой Живкова», Волчеву было бы комфортнее.

Лидер Катовицкого профцентра «Солидарности» Анджей Розплоховский называл КФП «сталинистскими отбросами, готовыми залить страну кровью, настоящими врагами Польской Народной Республики». Вице-премьер Раковский отзывался с некоторым сочувствием: «Истоком для группы Волчева являлся страх за привычную картину мира». Волчев, как и его патрон-секретарь Жабиньский, требовал военного подавления «Солидарности». Призывал правителей Варшавского договора устроить Польше «братскую помощь» по чехословацкому образцу 1968-го. И конечно, зачистить ПОРП от «ревизионистов» – Раковского, Барциковского, Класы.

Класа действительно был отставлен. Раковский реагировал резко, даже болезненно. Но очень хитрый и по-деревенски основательный Барциковский (много лет назад парень из «кулацкой» семьи начинал не с коммунистами, а в крестьянской партии) отвечал на вопли КФП лишь снисходительной ухмылкой.Весёлого, однако, было мало. Показательная деталь. Осенью, когда обстановка похмурела и накалилась, на катовицкой шахте «Сосновец» произошло распыление отравляющего вещества. Десятки горняков – практически все рабочие шахты были активистами «Солидарности» – попали в больницы. Подозревали местную госбезопасность. Майор Эдмунд Перек выделялся даже на жутковатом фоне коллег (польская СБ вообще была куда жёстче советского КГБ). Но воеводский комендант милиции Ежи Груба кивал на «титушек» из КФП. И в это поверили. Что само по себе характеристика.

Но многие партийные активисты противостояли «бетонным» группировкам. Миллион членов ПОРП одновременно состояли и в «Солидарности». На партконференции в Гданьске делегаты отзывались о КФП, пожалуй, жёстче Розплоховского: «Крысы, предатели, маоисты «красных бригад», пошли вон из Польши!» Несколько раз Волчев слал панические письма Кане, Ярузельскому и Яблоньскому – жаловался на бойкот, травлю и угрозы. Мирный протест в Польше был не чета современному российскому.

В противовес «титушкам» формировались «партийные горизонтальные структуры» – система демократически ориентированных партклубов. Типа «Демплатформы в КПСС» 1990 года. Лидером этого движения выступал торуньский экономист Збигнев Иванув, идеологом – председатель Союза журналистов ПНР Стефан Братковский. Прикрытие сверху создавал бывший член Политбюро Анджей Верблан, сохранивший серьёзное влияние.

Но «бетон» целенаправленно и активно развивал свои оргструктуры. «Либералы» же вроде Раковского даже опасались низовой поддержки. «Титушечные» группы насчитывали максимум сотни по три членов (кроме «Грюнвальда», куда вовлеклись несколько тысяч). Но оказывались влиятельнее тысячных «горизонталей».

9 июня 1981-го собрался пленум ЦК ПОРП. Он вошёл в историю  как «бунт бетона». Атаку на самого Каню – «неспособного справиться с положением» – возглавил поднаторевший Грабский. Раскол элит уже предстал во всей красе. Однако, судя по всему, тут имела место внутренняя интрига «бетонщиков». Простоватого Грабского бросили в прорыв и элементарно подставили.

Милевский на пленуме промолчал. Ольшовский с Жабиньским вдруг выступили как благоразумные прагматики. Вполне лояльные первому секретарю. Поддержал Каню, разумеется, Барциковский. Раковский вообще бросился в решительную контратаку на догматизм. «Центристы» ушли с пленума победителями.

Грабскому пришлось умолкнуть. Зато Ольшовского оценили как ловкого политика, Каню – как сильного руководителя. Но Грабский пользовался особым благоволением в Москве. Юрий Андропов был где-то даже оскорблён за него. В одной из частных бесед он обмолвился в том смысле, что не поглядывает ли Ольшовский украдкой на Запад. Это звучало абсурдом. Однако Юрий Владимирович всё-таки был профи. Прошло пять лет, и Ольшовский женился на американской журналистке, с которой уехал в Нью-Йорк. «Он сделал это ради любви»…

После пленума прошли воеводские партконференции. С большим трудом удалось протащить в секретари и делегаты Кочёлека, Грабского, Жабиньского. При этом устойчиво держались слухи о фальсификациях (довольно зловещие для сталинистов по памяти Ленинградского дела). Кочёлеку в голос припоминали его прозвище Кровавый Котелок. Жабиньского спрашивали, какими путями ему удалось стать самым богатым человеком региона. «Преторианцы» из военной разведки положили на стол Ярузельскому чёткий коррупционный компромат на катовицкого секретаря. Отодвинутый от всяких дел незадачливый Пыка высказывался о происходящем: мол, если СССР не примет мер, партия превратится в социал-демократическую, а потом в национал-католическую; только военное положение может спасти режим.

Кочёлек призывал закрыть в стране все газеты, кроме партийных органов (официоз ПОРП «Трибуна люду»  редактировал серый, но надёжный Веслав Бек). Милевский бомбардировал Каню паническими отчётами о «нарастании прозападной опасности» и усиливал слежку не только за оппозицией, но и внутри самой ПОРП. КФП и «Варшава 80» официально требовали исключить из партии Раковского и иже с ним, перейти к опоре на военных.

Эмиссары спецслужб СССР, ГДР и Чехословакии инструктировали делегатов партсъезда: построже с Каней. В авангарде нацпредательства выступал Жабиньский. Катовицкое воеводство граничило с Северо-Моравским краем Чехословакии, и Жабиньский уже обговаривал с первым секретарём крайкома КПЧ Мирославом Мамулой конкретные планы ввода в Польшу войск ОВД. Правда, всегда за бутылкой. Но от этого ещё решительнее.

Представители КГБ через Кочёлека вышли даже на Владислава Гомулку – зондировали, не вернуть ли «старого коня» (если уж вернули Мочара и того же Кочёлека). Но Гомулка ушёл в отказ, назвав себя слишком старым. Узнав всё это, Каня бросился к генералу КГБ Виталию Павлову, начальнику советской резидентуры в ПНР. И униженно оправдывался: «Я этого не заслужил. Я всегда буду на стороне КПСС».14 июля 1981 года в варшавских кафе вдруг появились подзабытые мясные блюда. В ознаменование открытия IX съезда ПОРП. Вот как мы вас любим, недвусмысленно предупреждала партия жителей столицы. Съездовские транспаранты звали «Защищать социализм как независимость Польши!» Но подлинным символом стал не этот пламенный призыв – а исчезнувший из продажи стиральный порошок IXI. Название товара коррелировалось с порядковым номером съезда. «Эти порошки» – таков был типичный отзыв варшавянина и особенно варшавянки о делегатах чрезвычайного съезда.

Делегатов насчитывалось почти две тысячи, если точно – 1964. В социальном плане значительное большинство – свыше 60% – составляли партийные чиновники, госслужащие, аффилированная интеллигенция. Рабочих на съезде «объединённой рабочей партии» было 20%. Неудивительно. Даже партийные соцопросы констатировали: почти 54% польских рабочих открыто выступали за создание оппозиционной партии, 80% называли себя верующими католиками, каждый четвёртый соблюдал обряды костёла. Из рабочих, состоявших в ПОРП, 62% считали, что партия не выражает их интересов. Почти 99% говорили о социальной дискриминации, возмущались разрывом своих доходов с чиновничьими.

405 делегатов съезда ПОРП были членами «Солидарности». 9 делегатов принадлежали к «Сельской Солидарности». В совокупности эта была серьёзная сила – больше чем каждый пятый.

Открывал съезд Каня. Первым делом он обрушился на экстремизм – причём в равной мере на ревизионизм и догматизм. Пообещал диалог с «Солидарностью». Похвалил польскую католическую церковь за мудрую рассудительность. Эстафету подхватил Раковский: за экономическую реформу, против окостенелого догматизма. Докладчик произвёл впечатление «шокирующей дерзости», но и «политического блеска». Особенно впечатлился генерал Павлов. На небосклоне ПОРП всходила яркая звезда.

О расследовании герековских злоупотреблений докладывал Грабский. Он предложил быть великодушными, проявить милость к павшим, отказаться от злобы и мести. Короче, не разжигать (ещё один образец для Явлинского). Эта речь, преисполненная милосердия, обозначила конец феерической карьеры андроповского любимца. «Товарищ Грабский, ваш отчёт настолько плох, что с ним даже не поспоришь!» – бросил ему делегат-рабочий. Соперничать с Грабским смог только Каминьский с идеологическим докладом. «Не съезд, а детсад. Стыдно здесь находиться» – оценил другой пролетарий.

В кулуарах болтался Волчев, приехавший без мандата. Он пытался инструктировать делегатов, диктовать тезисы выступлений, указывать, как голосовать. Присутствие главаря КФП возмутило многих. Вплоть до специального расследования: кто его пригласил? Выяснить не удалось – все открещивались, даже Жабиньский.

Несмотря на жаркие дискуссии, политическая резолюция съезда вышла довольно бесцветной. Нужны глубокие преобразования, но только в рамках социализма; бывшие руководители партии совершили много ошибок и злоупотреблений, зато нынешние поведут сияющей дорогой и т.п. Конкретные решения отразились в исключении из партии Герека с его присными (так и не послушались Грабского). И в избрании нового ЦК.

Это голосование было весьма альтернативным: на 200 мест претендовали 618 делегатов. Такое в коммунистической партии случилось «впервые со времён прихода к власти Сталина» – констатировали обозреватели. Причём членов прежнего ЦК выбрали всего 16.Больше всего голосов – 1615 – получил генерал Ярузельский. Первый секретарь Каня оказался по рейтингу лишь вторым: 1335. Благополучно прошёл Барциковский. Эффектно выступил куратор идеологического образования Мариан Ожеховский, упорный противник «Солидарности». С другой стороны, неожиданно большую поддержку получил учёный секретарь Польской академии наук социолог Иероним Кубяк, известный сторонник реформ, одобрявший «Солидарность». А вот блестящий Раковский едва одолел проходной барьер в 1068. Слишком очевидна была его карьеристская хватка, многих в партии пугавшая.

Ольшовский тоже прошёл на грани фола с 1090 голосами. Результат Милевского был ненамного выше: 1117. Эти два эпизода стали почти сенсацией. Однако оба «бетонных вождя» остались в высшем синклите. Вполне заменяя Грабского.

Вместе с Ярузельским триумфально прошла в ЦК группа молчаливых армейских генералов: Флориан Сивицкий, Юзеф Урбанович, Эдвард Лукасик, кандидатами в члены стали Эугениуш Мольчик, Тадеуш Тучапский, адмирал Людвик Янчишин. А главное, прошёл в ЦК начальник военной разведки Чеслав Кищак, которому предстояло особенно большое будущее.

Десять дней спустя Кищак сменил Милевского во главе МВД. Милевский поднялся в секретари ЦК по безопасности. Формально это было повышением, но Ярузельский постепенно брал карательные органы под свой военный контроль. Тоже, кстати, раскол элит. Ещё какой. И тоже хорошо нам знакомый. Отчего же оппозиции не помогает? Но это к слову.

Тут надо отметить, что командование Народного Войска Польского стояло на самых «бетонных» позициях. Армейцы даже ставили себя в пример чинам МВД и требовали равняться на себя. Хотя поляки, всегда уважавшие свою армию и своих генералов, не желали этого знать. Правда, самый упёртый генерал-коммунист, известный своей жестокостью Влодзимеж Савчук был выведен из партруководства.

Формально на альтернативной основе выбирали первого секретаря ЦК. Хотя это было, конечно, фикцией. Выдвигались кандидатуры Кани и Барциковского. При том, что все делегаты знали: Барциковский не намерен принимать верховную власть в партии и стране. Тем не менее, за него всё же проголосовали 568 делегатов. 1311 отдали голоса Кане. Подтвердив его полномочия, как оказалось, всего на три месяца.

«Партийный бетон» понёс на съезде тяжёлые потери. Грабский, Жабиньский, Кочёлек, Мочар, Бек не прошли в ЦК. Причём с унизительно низким рейтингом. Но поражение потерпели и такие кандидаты, как Фишбах и Класа. Руководство наводило в партии предбоевую дисциплину. Трудноуправляемые крайние фланги целенаправленно отсекались. Характерно, что сразу после съезда были резко закрыты и «бетонно-титушечные» организации типа КФП, и еврокоммунистические «горизонтальные структуры».

18 июля новый ЦК сформировал Политбюро. Рекордсменом по рейтингу снова стал Ярузельский – 189 из 192 голосовавших. Были разумеется, избраны Каня и Барциковский. К той же центристской группе, ориентированной на Ярузельского и (пока ещё) Каню, относились министр иностранных дел Юзеф Чирек, партийный секретарь из Лодзи Тадеуш Чехович, экономисты Збигнев Месснер (будущий премьер при Ярузельском) и Станислав Опалко. «Бетон» в новом составе представляли Ольшовский, Милевский, Сивак (с минимальным рейтингом в 133 голоса) и профессор Тадеуш Порембский – ректор Вроцлавского политехнического университета, известный преследованиями оппозиционных студентов. Позиции «либерального» крыла выражали Кубяк, катовицкий шахтёр Ежи Романик, сварщик с Гданьской судоверфи Ян Лабецкий и первая женщина в высшем парторгане бригадир радомского кожевенного завода Зофия Гжиб.

Пленум запомнился ещё и выступлением Сивака. Он обличал «беспринципных карьеристов», неспособных обуздать «Солидарность», персонально ругал Кубяка и Братковского: «Да не из КОР ли вы часом?!» Проклинал идеи рабочего самоуправления, рисовал апокалиптические картины будущих акционерных обществ и богатых ферм, которые уроют социализм – и при этом сквозь зубы благодарил товарища Каню за то, что он пока обходится без крови. Под конец Сивак предложил поставить памятник «жертвам антикоммунистической реакции» – в ответ памятнику расстрелянным рабочим в Гданьске. Ольшовский и Милевский улыбались, Ярузельский и Каня хранили невозмутимое спокойствие. После этой речи «анти-Валенсе» Сиваку стало опасно появляться на рабочих митингах. «Урод одноглазый!» стало для него самым ласковым приветствием от братьев по классу.Семь центристов, четыре консерватора, четыре либерала. В Польше это назвали «от Кубяка до Сивака». Но в реальности арифметика значения не имела. Все дела решали Ярузельский, Каня, Барциковский, Ольшовский и Милевский. К техническим вопросам привлекались Чирек и Месснер. Остальные имели в лучшем случае совещательный голос, и то далеко не всегда. Причём Каня из руководящей группы постепенно устранялся. Первенство неуклонно переходило к Ярузельскому.

Собственно, сам первый секретарь, закрывая съезд, высказался с чувством глубокого удовлетворения: «На этот раз мы больше чем когда-либо выбрали товарищей в погонах. Мы глубоко убеждены, что в сложной идеологической ситуации огромное значение имеет боевая готовность наших вооружённых сил во имя защиты социализма». В этом и заключался главный итог IX съезда ПОРП. Подлинный ценник реформаторских речей. По данному вопросу никакого раскола элит не было в помине.

«Мы довольны» – говорил восточногерманскому коллеге Паулю Фернеру секретарь ЦК КПСС по оргвопросам Иван Капитонов. Хотя, конечно, поражение Грабского и Жабиньского ошарашило Кремль. Это уже слишком. Дальнейшие игры в демократию требовалось прекращать. Глава ГДР Эрих Хонеккер был вне себя от возмущения, равно как Густав Гусак в ЧССР. Беспокойство по польскому вопросу выражал даже Фидель Кастро. В сентябре Каня и Ярузельский были вызваны на крымскую дачу Брежнева и получили последнее предупреждение.

Только нежелание выглядеть совсем уж по-чилийски, с хмурым генералом при очках ещё удерживало ПОРП от окончательной ставки на военную диктатуру. Но удерживало недолго. 18 октября 1981 года из Варшавы поступило сообщение: «Пленум избрал первым секретарём ЦК ПОРП Войцеха Ярузельского». Буднично, между делом, словно назначили начальника цеха по производству порошка IXI.

После чего не прошло двух месяцев, как первый секретарь ЦК ПОРП председатель Совета министров ПНР генерал армии Войцех Ярузельский стал председателем Военного совета национального спасения. Началась польско-ярузельская война. Расколовшаяся было элита намертво сомкнулась против народа.Но пришло время, и она раскололась снова. В середине 1980-х, когда Ярузельский и Кищак, воспользовавшись мученичеством Ежи Попелушко, выгнали Милевского с Ольшовским. В конце славного десятилетия, когда те же хитроумные генералы и партаппаратчики – Ярузельский, Кищак, Сивицкий, Раковский, Барциковский – сели за Круглый стол с «Солидарностью» и окончательно избавились от «бетона». Но тут-то и выяснилось, что с партийной точки зрения «бетонщики» были правы. Даже полусвободные выборы принесли разгром ПОРП. «Реалисты» абсолютно не понимали реальности.

«Раскол элит – необходимое условие преобразований» – эта мудрость регулярно слышна от оппозиционно настроенных аналитиков в современной России. Дальше говорится об отсутствии этого необходимого условия. Дело, понятно, не быстрое, не завтра решится и не послезавтра, а уж сегодня и приниматься нечего. При этом нередко указывается именно на Польшу: вот, там элиты раскололись – и дело пошло.

Однако Польша как раз показывает: раскол элит наступает только под угрозой. ПОРП бывала вполне монолитна, пока против режима не поднимались миллионы. Сами по себе элиты не колются. Зачем им это? Колет сила снизу. Не обязательно сила польской забастовки. Но обязательно сила. Когда она есть.

Никита Требейко, «В кризис.ру»