Наряду с экономическим коллапсом, социально-политическим раздраем и поражением в Холодной войне, обрушение Советского Союза совершили национальные движения. Известно, как извлекают уроки СССР власти-правопреемники. Дальше заклинаний, запретов и репрессий государственная мудрость не заходит. Вот где действительно «можем повторить». Один раз уже порешали вопрос. Теперь в полный рост повторяют – ещё топорнее прежнего. А подумать-то действительно есть над чем.
Природа национал-сепаратизма в СССР объясняется по-разному. Среди просоветских ностальгистов (таких, к несчастью для России, ещё немало), наиболее популярны две версии. Первая – конспирологическая: в Советском Союзе действовали националистические заговоры. Разумеется, созданные фашистами и финансируемые ЦРУ. Которые десятилетиями разжигали антисоветские настроения. Вторая версия не противоречит первой, но ещё проще и явно рассчитана на совсем уж малоумных людей: неблагодарные народы СССР не понимали своего счастья. Литовцы, латыши и эстонцы «всегда любили немцев и ненавидели русских»; западных украинцев «поляки охмурили»; кавказцы были «за турок», а народы Средней Азии и Казахстана – «просто басмачи».
Дискутировать с глупостями не стоит. Но разбираться необходимо. Национальные движения в СССР – огромная тема, которой посвящено большое количество работ. В одной статье можно дать лишь самый краткий обзор.
Версия о прозападном националистическом подполье раздувалась и подогревалась Лубянкой. Последнее официальное сообщение такого характера появилось (после длительного перерыва) в 1983 году, при Андропове. Речь шла о некой диверсионной группе, обезвреженной в Украине. Но такого рода пропаганду приходилось строго дозировать – дабы не подрывать миф о «решённости национального вопроса в СССР».
Довоенное национальное сопротивление коммунизму – басмачество в Средней Азии, повстанчество в Казахстане, Якутии, на Кавказе, Таймыре и Ямале – было связано с традиционными общественными структурами. Восстания против коллективизации в Украине имели национальные акценты. Но в основном эти движения были социально-классовыми. Как, собственно, и в России. Мало отличаясь от крестьянских бунтов в царские времена. Враг сменился, но оставался общим.
К 1940 году эти движения перемалывались карательными жерновами ВКП(б). Однако сталинская аннексия Эстонии, Латвии, Литвы, Западной Украины, Западной Белоруссии и Молдавии по договорённости с Гитлером вновь актуализировала проблему. Ожесточённые повстанческие войны удалось подавить только к концу 1950-х. Спорадические столкновения затянулись до 1970-х.
Самые сильные национальные движения развились, естественно, в Балтии, Западной Украине и Молдове. В этих странах свежа была память о неподсоветской жизни. Вооружённое сопротивление было подавлено, подпольные организации разгромлены, но советская власть оставалась чужой и враждебной, а бандеровцев и лесных братьев помнили как героев. Массовый народный антикоммунизм был прочно спаян с антимосковским национализмом. Ведь по-русски говорили солдаты и офицеры Советской армии, чекисты и чиновники, присланные Москвой. «Социальный гнёт воспринимался как национальные гонения», – характеризовал это Александр Солженицын.
Осенью 1956 года, во время антикоммунистического восстания в Венгрии, протесты охватили Литву. При том, что организованное подполье было в основном разгромлено госбезопасностью. Лесной и.о. президента Йонас Жемайтис-Витаутас два года как расстрелян в Бутырке. Но толпы молодёжи – вряд ли помнившей независимую Литву – разбрасывали листовки: «Да здравствует революция в Венгрии, последуем её примеру!», «Литва – литовцам, русские оккупанты, убирайтесь вон!», «Долой Москву!», «Долой коммунистов!» Пели песни независимой республики и католические гимны. В Каунасе пытались штурмовать здания горкома КПСС и управления КГБ. Похожие события, только в меньшем масштабе, синхронно произошли и в Эстонии, и в западноукраинском Львове, и в восточноукраинском… Славянске!
Да, донбасские шахтёры и трактористы тоже погромили тогда ГОВД, отколошматили партийного и комсомольского секретарей вместе со следователем прокуратуры. Остановились только под автоматами. Предположим, национальный мотив был не слишком значим именно в этом славянском (во всех смыслах) бунте. Важнее классовая ненависть к начальству. Но, как бы то ни было – это Украина. Хотя 1956-й вообще был годом особым: «Устроим второй Будапешт!» носилось по всему Союзу. На лозунге «Долой господ коммунистов!» сошлись два советских «класса-гегемона» – индустриальный пролетариат и (около)криминальная страта.
Для уплотнения московского контроля советское руководство стимулировало массовое переселение в Прибалтику из РСФСР. Национальное соотношение менялось. Особенно интенсивно процесс шёл в Латвии, сходными темпами в Эстонии, меньшими в Литве. Отношения между коренным населением и русскоязычными мигрантами оставляли желать лучшего. Официозные СМИ педалировали темы коллаборационизма военных времён и «буржуазно-националистического» повстанчества. Для приобщения русских жителей к культуре балтийских народов не делалось ничего. Даже элементарное знание языка было нечастым явлением.
Литовцы, латыши и эстонцы перешли на «режим ожидания». Они были уверены в предстоящем рано или поздно падении советской власти (уверенность, как известно, оправдалась). Упорно сохраняли свои языки, развивали свои культуры. С начала 1970-х в Литве появилось множество краеведческих кружков. Власти быстро осознали опасность: в Каунасе 1974-го четверо краеведов получили реальные сроки. Но ликвидировать национальные кружки не удавалось. Появилась и нелегальная национальная пресса: журналы «Заря», «Вестник свободы», «Бог и Родина», «Витязь», «Колокол», «Перспективы», «Христос скорбящий», «Будущее», «Путь нации», «Голос Литвы», «Долой рабство» и даже «В трезвости – сила». Большинство этих изданий выходили в нескольких десятках экземпляров, и выдерживали всего несколько выпусков. Но их перечисление имеет смысл. Оно показывает размах приняло подпольного движения в Литве. В соседних республиках происходило подобное же.
Огромную роль национальном движении в Литве играла католическая церковь. Несмотря на преследования, советской власти так и не удалось её подчинить – ведь престол Римского папы был за границей, и следовательно – недоступен. Защита костёлов и священников в Литве приняли массовый характер. В 1979 г. письмо генсеку Брежневу с требованием открыть собор в Клайпеде было подписано 150 тысяч человек.
Закономерным образом национальная энергетика медленно, но всё же охватывала в Прибалтике номенклатуру титульных национальностей. Многолетний первый секретарь ЦК КП Эстонии Йоханнес Кэбин в конце 1980-х поддержал «Поющую революцию», а в 1991-м – эстонскую независимость. О нём вспоминают в том смысле, что благодаря его «умеренному лавированию» между своим народом и московским начальством почти миллион человек сегодня говорит по-эстонски. В годы Перестройки КПЭ Вайно Вяляса вообще примкнула к национальному движению, хотя отстаивало в нём интересы республиканской номенклатуры. Сельские райкомы КП Латвии, ориентированные на Яниса Вагриса и Анатолия Горбунова, противостояли проСССРовскому руководству будущего гэкачеписта Бориса Пуго и коммунистического ортодокса Альфреда Рубикса. В Литве республиканская КП радикально раскололась на сторонников независимости во главе с Альгирдасом Бразаускасом и сторонников КПСС во главе с Миколасом Бурокявичюсом.
Время от времени балтийские националисты предпринимали и силовые акции. С 1954-го по 1989-й в СССР предпринималась примерно сотня попыток угнать самолёт. Из них минимум четырнадцать раз это делали литовцы, латыши или эстонцы. 14 мая 1972 года в Каунасе в знак протеста против советской оккупации совершил самосожжение 17-летний Ромас Каланта. В городе начались массовые волнения и столкновения протестующих с милицией. С тех пор ежегодно 14 мая литовская молодёжь выходила на улицы. Известны и случаи избиений литовцами ни в чём не повинных русских граждан.
Следующее обострение в Литве произошло в 1977 году. Протесты спровоцировало принятие брежневской Конституции СССР. Поводом стали баскетбольные победы каунасского «Жальгириса» над витебской «Двиной» и смоленской «Искрой». В Эстонии катализатором беспорядков стала отмена концерта рок-группы «Пропеллер». После чего молодёжь устроила беспорядки. Не только под лозунгом «Свободу Эстонии!», но и «Русские, вон из Эстонии!» В Латвии движение имело несколько меньший масштаб – сказывался более жёсткий партийно-гэбистский контроль, установленный с подачи член Политбюро Арвида Пельше (никто другой из прибалтийских номенклатурщиков не поднимался на такую высоту). Но и здесь хранились досоветские и повстанческие традиции, действовали диссидентские группы, типа Балтийской федерации. Ментальный же настрой хорошо передан в детективах Андриса Колбергса, отразивших накал латвийской контргосударственной уголовщины с её военными и довоенными корнями.
15 октября 1970 г. литовцы Бразинскасы – отец и сын – угнали в Турцию самолёт Ан-24Б рейса 244. Была застрелена пытавшаяся им помешать бортпроводница Надежда Курченко. В 1977 году создал боевую антисоветскую ячейку эстонец Имре Аракас. Новые повстанцы совершили покушение на первого секретаря ЦК КПЭ Карла Вайно, известного полной лояльностью и неуклонностью проведении московских директив. Акция окончилась неудачей. Аракас был схвачен, сумел бежать из зала суда, был схвачен снова и сел на 15 лет.
В антисоветском движении Балтии так или иначе участвовали рабочие, служащие, колхозники, студенты, учителя, врачи, инженеры, учёные, домохозяйки… Оно было поистине общенациональным. В той или иной степени, к нему примыкали все, кроме номенклатуры КПСС и сотрудников КГБ. Хотя даже там имелись тайные сторонники, что резко сказалось в Перестройку. В конце концов, местным чиновникам тоже не нравился диктат московских ведомств. Не особо оправдали надежды Кремля и Старой площади и русские мигранты. Многие из них, хотя не большинство, на рубеже 1980–1990-х поддержали порыв к независимости.
Последний «лесной брат» – эстонский крестьянин Аугуст Саббе – погиб в столкновении с милицией и КГБ в сентябре 1978 года. Ныне ему поставлены памятники как национальному герою. То же – в Литве и Латвии.
Украинское вооружённое повстанчество, строго говоря, длилось до 1960-х. Бандеровская «боёвка» Петра Пасичного, Олега Цетнарского и Марии Пальчак приняла бой с опергруппой КГБ 14 апреля 1960-го. Пасичный и Цетнарский застрелились, Пальчак выжила после пули в себя, отбывала пятнадцать лет и дожила до независимой Украины. Этот бой долго считался последним в бандеровской истории.
5 октября 1963-го в перестрелке с КГБ был убит подпольщик Микола Поголод. Через полтора года в таком же боестолкновении погиб Пётр Басюк, подорвавший себя гранатой. 17 сентября 1965-го был арестован КГБ Микола Мацевич, состоявший в 1940-х в службе безопасности ОУН. Год спустя его расстреляли. В феврале 1967-го расстрелян другой оперативник ОУН – Антон Алейник, ранее трижды бежавший из советских лагерей. В том же 1967-м в пещере близ скального монастыря тернопольского села Рукомыш сжёг себя в окружённый КГБ боец УПА Юрий Михайлецкий. Последний подпольщик Илья Оберишин так и не был схвачен – он легализовался 3 декабря 1991-го, после референдума о независимости Украины. (В общем, недаром ОУН и УПА по сей день запрещены в РФ – опыт КПСС подсказывает властям: тут есть чего опасаться.)
Одного этого перечисления достаточно для понимания украинской общественной атмосферы времён «зрелого социализма». Всеобщего единения не было. Но сторонники независимости создавали национальное ядро. Очень прочное и заряженное мощной энергией. Стержневой принцип был элементарен: Украина самоценна. Такая идея не могла не стать объединяющей.
В 1959 году шестеро жителей Львовской области создали Украинский рабоче-крестьянский союз во главе с адвокатом Левко Лукьяненко. В 1962 году КГБ раскрыл молодёжную группу имени Бандеры. Во Львове, в Черновцах и в Ивано-Франковске 1970–1980-х молодёжь чуть не поголовно одевалась в жёлтые рубашки и голубые брюки (девушки – в голубые юбки), распевая патриотические песни. Вокруг образа Степана Бандеры на западе Украине сложился подпольный культ. Украинская греко-католическая церковь, несмотря на самоликвидаторские решения «псевдособора» 1946 года, сохраняла сильное «катакомбное» влияние западноукраинскую паству.
В 1960-е по всей Украине появляются творческие клубы и кружки – например, клуб режиссёра Леонида Танюка и хор «Жаворонок». Они достаточно открыто проповедовали национальные идеи. В начале 1970-х клубы закрыли, но было поздно: национальные настроения к тому времени полностью доминировали на украинском Западе, были заметны в Киеве и даже в Харькове и Донбассе.
Украинское диссидентство отличалось многочисленностью, активностью и упорством. Его олицетворяли такие люди, как Левко Лукьяненко, Вячеслав Черновол, Степан Хмара, супруги Калинец, супруги Светличные. Правозащита украинцев неразрывно соединялась с борьбой за национальную независимость.
В этой среде поддерживалась живая связь поколений и эпох. Её символизировал Данило Шумук – узник польских, немецких и советских лагерей, солдат штрафного батальона, боец УПА, участник Норильского восстания в ГУЛАГе, подпольщик-оуновец и диссидент-правозащитник. Был знаменит, помимо прочего, тем, что требовал от СБ ОУН тщательных следственных действий и неопровержимых доказательств – дабы не был убит тот, кто не убивал сам.
Номенклатура КП УССР отличалась, особенной идеологической выдержанностью. Особенно при правлении днепропетровца Брежнева. Национальная абсорбция была гораздо медленнее прибалтийской. Жестокость военно-карательного противостояния с тоже тому не способствовала. Но, как выяснилось в Перестройку, этот процесс всё-таки шёл и здесь. И был спешно навёрстан в начале 1990-х. Такие фигуры, как завотделом пропаганды ЦК КПУ Леонид Кравчук, ставший первым президентом Украины, в полной мере это продемонстрировали.
Сила украинского национального движения 1989–1991 годов ошарашила руководство КПСС. «Мы не ожидали», – это Михаил Горбачёв определённо и в особенности говорил и Украине. Впрочем, в 1917 году кадет Павел Милюков ожидал Центральной Рады не больше, чем Михаил Сергеевич – Народного Руха.
Национальное движение советской Белоруссии выглядело слабее украинского или прибалтийского. Сказывались и традиционно нечёткие массовые представления о самоидентификации, и «полупатриархальный» характер местной партийной власти, и особо акцентированная идеология партизанского героизма. Но тут стоит вспомнить слова великого писателя Василя Быкова о годах немецкой оккупации: «Бериевские эмиссары, устроившись в комфортных блиндажах, разожгли гражданскую войну между беларусами».
Эта война продолжилось и после войны. Хотя полулегендарное вооружённое подполье «Чёрный кот» не приблизилось по масштабам к украинским и балтийским аналогам. Но даже в пропагандистских фильмах кое-что отражалось. Батька-главарь отпускает захваченного комиссара – пусть, мол, расскажет своим, каковы мы. Словоохотливый повстанец конвоирует отпускаемого по лесу. Всю дорогу рассказывает, что бы с ним сделал, «да батька не велел». На краю леса мужик всё-таки не выдерживает и передёргивает затвор: «Извини, батька». Сильное впечатление. Разные люди смотрели такое по-разному.
Но беларусские национальные идеи оставались достоянием узкого круга интеллигенции и до некоторой степени жителей западных областей. Периодические всплески оперативно подавлялись КГБ: так, в 1963 году были ликвидированы подпольные ячейкт Белорусской революционной партии в Минском университете. Сравнительно немногочисленные диссиденты движение сосредоточились на правозащите, причём с социальным уклоном. Самый яркий пример – рабочий-монтёр Михаил Кукобака. Номенклатура отличалась безликостью (после странной гибели в автокатастрофе бывшего партизана Петра Машерова) и абсолютным повиновением Москве.
Казалось, уж здесь-то центральным властям можно особо не беспокоиться? Но в Перестройку полыхнуло и в этой республике. Белорусский народный фронт проявил активность и удивительную устойчивость, существуя по сей день. А национальный подъём Беларуси мы наблюдаем теперь. Что характерно – на основе общедемократических ценностей.
В Молдавии национализм проявлялся в специфической форме – как движение за воссоединение с Румынией. Этот унионизм глубоко проник на бытовой уровень. В разговорах с приезжими многие молдаване говорили, что они румыны, а молдавская нация выдумана коммунистами. При этом и здесь существовала антисоветская повстанческая традиция: «Чёрная армия» Теодора Кошкодана, студенческое подполье «Лучники Штефана». В деревнях помнили местного Робин Гуда – крестьянина Филимона Бодиу с его семейно-боевой группой: «Не смейте снимать кресты с детей!»
Антикоммунистический прорыв Молдавии в 1988–1990 годах отличался быстротой и резкостью. Его мотором стал социальный союз румынизированной творческой интеллигенции, патриотичного крестьянства и городской молодёжи. Именно здесь Кремль впервые обкатал механику «сепаратистской республики» в лице Приднестровья. По тем временам это был довольно рискованный шаг. Не помешавший формированию парламентской демократии в независимой Молдове – отказавшейся от унионизма – но расколовший страну.
В Грузии национальное движение развивалось на базе культурных особенностей, сознательно допускаемых советскими властями (возможно срабатывала магия сталинской памяти). От всесоюзно любимой кинематографии до мощной теневой экономики. Обеспечившей грузинам заметно более высокий уровень жизни, чем в остальных республиках. Националистам в Грузинской ССР тоже позволялось такое, за что в других республиках сажали на много лет.
В 1956-м Тбилиси охватило настоящее восстание. Но – в виде протеста против развенчания культа личности Сталина. Возник жестокий парадокс: выступление против партийной диктатуры под сталинскими портретами и его жестокое подавление советскими войсками. В 1978-м массовые демонстрации грузинской молодёжи добились государственного признания грузинского языка. Даже захват самолёта в Тбилисском аэропорту в ноябре 1983-го, повлекший кровавое побоище, не обернулся масштабными репрессиями. Разве что усилением мер безопасности на советских авиалиниях.
На таком фоне перестроечные веяния эффективно резонировали в Грузинской ССР. Рассказывают, будто известный писатель Константин Гамсахурдия (между прочим, отсидевший в Соловецком лагере за участие в антисоветском восстании 1924-го) ещё в конце 1940-х предупреждал: сын Звиад станет первым президентом независимой Грузии. Так и случилось. Антисоветский национальный порыв своей всеобщностью напоминал Балтию. Но в Грузии же преобразования двинулись особенно драматичным путём через зигзаги хаоса, потрясений и кровопролитий.
В Армении антисоветский национализм опирался на необрываемую традицию Дашнакцутян. И подогревался трагической памятью о геноциде 1915 года. 24 апреля 1965-го в Ереване прошла массовая демонстрация в ознаменование 50-летия. Власти не решилась применить силу.
Армянское национальное движение символизировалась двумя персональными полюсами. Паруйр Айрикян – национал-демократический диссидент и правозащитник. Степан Затикян, организатор серии взрывов в Москве 8 января 1977 года (погибли 7, получили ранения 37 ни в чём не повинных людей). Их действия были абсолютно различны. Но оба они создавали подпольную Национальную объединённую партию Армении – первую в Советском Союзе организацию, открыто провозгласившую цель национального самоопределения и отделения республики.
Однако в Перестройку Армянское общенациональное движение заметно отличалось от аналогов в иных республиках. Оно было значительно лояльнее к московскому центру. Традиционно сильные пророссийские настроения держатся по сей день. Главное же заключалось в надежде на помощь Москвы в Миацуме – движении за присоединение Нагорного Карабаха, называемого в Армении Арцах. Геополитическая ориентация на союз с Россией характеризует поныне любую армянскую власть. Будь то вполне путинообразный режим Сержа Саргсяна или пришедшее к власти на революционной волне правительство Никола Пашиняна.
Азербайджан имел собственную национально-освободительную традицию: партии Мусават и первой республики Востока 1918–1920 годов. Флагманом и символом национальной интеллигенции был Абульфаз Эльчибей (Алиев) – учёный-арабист сельского происхождения, национал-демократ и пантюркист. Репрессированный в 1975-м, избранный президентом в 1992-м и свергнутый в 1993-м. Социальной средой национализма являлось сложное клановое, земляческое и корпоративное переплетение, образующее ткань азербайджанского общества.
Естественным образом азербайджанский антисоветизм подкреплялся из родственной Турции. Идеями движения Бозкурт («Серые волки»). Которые содержали не только национализм и пантюркизм, но также яростный антикоммунизм и радикальный социал-популизм. В Перестройку резкий подъём низового национального движения, из деревень и нефтепромыслов. Народная масса под водительством филолога Абульфаза Эльчибея, милиционера Искандера Гамидова и слесаря Неймата Панахова оттеснила далеко на задний план группы либеральной и социал-демократической интеллигенции. Далее хаотичная конфронтация вызывала к жизни номенклатурный реванш. Утвердивший династическое правления Гейдара и Ильхама Алиевых.
В обеих соседних республиках ключевую роль при движении к независимости сыграл Карабахский конфликт. Эта война стала главным мобилизующим фактором, ускорившим события и определившим их драматичный формат. Чему не видно конца.
В Средней Азии и Казахстане множились нелегальные группы, исповедовавшие «народный ислам». Традиционная религия, её принципы и обряды были глубоко укоренены в массах. Официозные имамы мечетей особым авторитетом не пользовались (часто они считались, и не без основания, «информационными проводниками» КГБ). Подлинными служителями Аллаха были для верующих мусульман подпольные шейхи, ишаны, бродячие муллы. Их проповедь естественным образом обретала политизированный антисоветский характер. Многое поясняющий пример: покойный Саид Абдулло Нури – один из лидеров Исламской партии возрождения и Объединённой таджикской оппозиции, ставший вице-премьером Таджикистана после гражданской войны – начинал в Таджикской ССР как подпольщик-исламист.
При этом мусульмане в своей вере были куда упорнее, активнее и жёстче православных. Это наглядно проявилось в годы «хрущёвских гонений». Бывший протоиерей Александр Осипов, ставший флагманом атеистической пропаганды 1960-х, всего лишь получал угрожающие анонимки с пятью апельсиновыми косточками. Бывший же хатиб Абзалдин Асилдинов, своего рода «узбекский Осипов», был серьёзно ранен из засады, когда возвращался с очередной атеистической лекции.
Даже в местном партаппарате регулярно вспыхивали скандалы: то у зампредисполкома находят молитвенный коврик, то от инструктора райкома сбегает дочь, за которую взят калым… Не зря пламенный поэт-большевик Хамза Ниязи вывел стихотворный образ «снятого с должности председателя»: «О власти советской петь соловьём он будет петь на заседаньях днём, а по ночам ходить в мечеть и, как ишак, покаянно реветь: «Прости меня, милосердный Аллах! Ведь тайно я сын твой верный, Аллах!»
Не забывалась и басмаческая традиция. Имена Ибрагим-бека, Хал-ходжи, Муэтдина Усманова, даже Джунаид-хана оберегались в скрытом почёте. Ведь многие участники антисоветского газавата были жизненно активны ещё в 1960–1970-х. Недаром во многих детективах тех времён фигурируют суровые выходцы из басмачества – направляющие из-за кулис банды грабителей или подростковые шайки. Как правило, эти персонажи – весьма уважаемые люди («Его возвысил сам Юсуф-бек!» и т.п.).
Но имелась и важнейшая оборотная сторона. «Уйдут начальники-коммунисты – вернутся потомки баев. Кто из Афганистана, кто из Эмиратов. Начнут считать овец, пропавших с семнадцатого года. За каждую овцу будут по голове брать», – пояснял уже в Перестройку знающий местный житель. Именно этот фактор предопределил прочность «посткоммунистических» номенклатурных режимов в Узбекистане и Туркменистане. Массы посчитали их за меньшее зло, сравнивая с возможными перспективами. Исключение составил Кыргызстан – но исключение закономерное: там ханская власть издревле ограничивалась кочевой демократией. А вот в Таджикистане годами кипел кровавый хаос. Движущими силами которого выступили, впрочем, не дореволюционные, а вполне советские региональные элиты, чиновные кланы и угнетённые массы.
В 1946 году в Мюнхене был создан альянс антикоммунистических национальных движений – Антибольшевистский блок народов (АБН). Из советских республик в АБН вошли украинская ОУН, Белорусская центральная рада, «Свободная Армения», Грузинская национальная организация, Эстонское освободительное движение, Союз эстонских борцов за свободу, Латышская ассоциация за борьбу против коммунизма, Литовское движение возрождения, Национальный комитет объединения Туркестана. Инициаторами выступили украинские бандеровцы. Полвека во главе АБН стояла чета Стецько – Ярослав и Ярослава.
Само название подчёркивало крайний антикоммунизм. «Большевизм как худший тип тоталитаризма, подобно гитлеризму, является главным врагом идей свободы современной эпохи. Во имя великих целей человеческого прогресса, свободы наций и свободы людей, борьба с большевизмом имеет решающее значение», – говорилось в Декларации АБН. Но не меньшее место занимало самое последовательное и радикальное антиимперство. Очень показательно, что АБН решительно поддерживал антиколониальные движения в Африке и Азии – против западных держав. «Распад и падение империй, победа национальных принципов во всех аспектах международной политики характерны для нашей эпохи», – подчёркивал Стецько.
АБН позиционировался как авангард и ударный отряд мирового антикоммунизма. Велась неустанная антисоветская пропаганда, устраивались уличные акции прямого действия, создавалась ВАКЛ, повсеместно формировались структурные ячейки повседневного активности. Под лозунгом «Свободу народам! Свободу человеку!» АБН откровенно ставил задачу разрушения СССР.
Но показательно, что в АБН не вошла ни одна русская организация. Даже круто антикоммунистический Народно-трудовой союз российских солидаристов (НТС). Националисты советских республик не стремились сотрудничать с русскими. Русские же национал-антикоммунисты часто не были готовы согласиться с созданием национальных независимых государств на территории бывшей Российской империи.
Почти все организации, вошедшие в АБН, были небольшими эмигрантскими группами без серьёзных связей на родине. Кроме украинцев и балтийцев. Карательные операции и социальное маневрирование властей, усталость населения от бесконечной и бесперспективной вооружённой борьбы сделали своё дело. В изолированной от внешнего мира стране, где все въезжающие и выезжающие жёстко контролировались, а контакты отслеживались, подпольная деятельность была крайне затруднена.
Вплоть до падения СССР антисоветские группировки перебрасывали нелегальную литературу, запускали воздушные шары с листовками, засылали агентов и использовали «вражьи голоса». Активисты НТС раздавали свою литературу советским туристам и особенно морякам во всех крупных портах. Результаты этой работы не были эффективны в организационном плане. В плане же идейном они были довольно значительными: всё послевоенное время в СССР появлялись подпольные ячейки, в основном националистического толка, вдохновлённые антисоветской литературой. Порой они считали себя частью зарубежных движений (в НТС существовал т.н. самоприём, когда человек объявлял себя членом этого союза). Но связей между ячейками и зарубежными центрами не существовало. Пока в конце 1980-х не зашаталась система.
Гражданская война в России 1918-1922 годов имела среди причин и ускоренное формирование наций, вырывавшихся из-под спуда царской монархии. Нации складывались на основе старинных народностей и этнокультурных сообществ. Империя была обречена либо на федеративную трансформацию, либо на распад.
Сам процесс национального строительства не может считаться «хорошим» или «плохим». Это природное явление. Крайности насилия и ненависти возможны, но отнюдь не обязательны. Отметим, что даже создание Советского Союза декларировалась как попытка учредить федеративное государство. Но тоталитарная партократия и идеократия исключали этот путь. Интересы правящей номенклатуры не имели ничего общего с интересами народов.
Национальные противоречия в СССР непрерывно обострялись как минимум с середины 1970-х. КГБ фиксировал небывалый взлёт религиозности – христианской, мусульманской, буддистской, иудейской. Этот процесс принимал такой размах, что милиция и КГБ при помощи «комсомольцев-добровольцев» организовывали поиск школьников, посещающих церкви. В школах велась кампания выявления и запугивания верующих. В 1974-м КГБ направил аналитическую записку в ЦК КПСС, где с тревогой констатировал: призывники из Средней Азии и с Кавказа, а также татары и башкиры всё чаще, заполняя анкеты, в графе «национальность» пишут «мусульманин».
Среди русских росла популярность писателей-деревенщиков – Виктора Астафьева, Фёдора Абрамова, Бориса Можаева, Валентина Распутина, Владимира Чивилихина, Владимира Крупина… Эти авторы воспевали традиционный русский уклад жизни. Читатели воспринимали их книги как вызов советскому строю, уничтожившему русский быт. Невероятную популярность, причем не только среди казахов, приобрела книга Олжаса Сулейменова «Аз и Я», посвященная русско-половецким связям домонгольского времени. Прозвучал открытый вызов советской исторической «науке».
Оборотной стороной являлся бытовой шовинизм. Начало 1980-х в Чечено-Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Туве, Казахстане и Узбекистане отмечалось вспышками насилия. Начинался отток некоренного населения из названных республик. Номенклатурное начальство, сперва аккуратно, потом всё откровеннее, пыталось оседлать волну. Ташкентская милиция очень вяло реагировала на националистические беспорядки апреля 1969 года. Несколько арестованных погромщиков через несколько дней вышли на свободу без всякого суда и наказания. И всё это было лишь началом…
Национальные движения в СССР имели глубокие исторические корни. Но при этом провоцировались антинародной, жестокой и нелепой национальной политикой коммунистов. Национализм подогревался всеобщим бесправием и нищетой советских народов. Которые порождают неприязнь ко всем, кого можно в них обвинить. Грубые формы национализма связаны и с падением культуры, деморализацией и общим ожесточением. Охватившими советских людей всех национальностей. Таковы были следствия комплексной политики КПСС. Результатом явился сокрушительный девятый вал.
История подчас возвращается в пугающе сходном обличье. Практически весь набор абсурдов советского времени характеризует теперь политику правящего режима РФ. Диктат центра, эгоизм московских ведомств, подавление национальных культур и движений. Разница если и присутствует, то лишь в откровенно гопницких чертах, в фантастической малограмотности, в постыдной для чиновничества несолидности. Чего стоит «конституционная реформа» нынешнего года. Конституировавшая клерикальные установки, эксплуатацию исторической памяти в номенклатурных интересах и понятие «государствообразующего народа» (до последнего в многонациональной стране не доходили и в СССР).
Налицо и другие сближенья времён. Например, воссоздание АБН, который теперь называется Антиимперский блок народов. Снова с центром в Украине. Снова выражена солидарность с антикремлёвскими, антидиктаторскими силами национальной самообороны. В странах бывшего СССР, в Российской Федерации, на Ближнем и Дальнем Востоке, в Африке и Латине (все традиции чётко прослеживаются). При организующем участии украинских, азербайджанских, грузинских ветеранов и новой генерации активистов Майдана. Но с очень серьёзным отличием: на этот раз в АБН участвуют русские…
Евгений Трифонов, специально для «В кризис.ру»