35 лет назад это называли историческим форумом. Сегодня, в годовщину, многие ли вспомнят день закрытия XIX конференции КПСС? Ворох резолюций о перестройке и гласности, партии и Советах… Существовать всему этому оставалось года три с небольшим. Свой вклад в ускорение обвала партконференция внесла. За то заслужила память. Хаос – лучшее из всего, на что способна элита. Иного с верхов ждать не стоит, но бывает на том спасибо. Если использовать шанс: не ждать, а брать.
К тому времени Михаил Горбачёв был уже три года как генеральный секретарь ЦК КПСС. Под лозунгом «ускорения», откровенной андроповщины. Повышение руководящей роли КПСС и КГБ. Колоссальные инвестиции в машиностроительный сектор ВПК. Ужесточение дисциплины и порядка. Безалкогольные свадьбы, вырубленные виноградники. Погром теплиц в борьбе с «нетрудовыми доходами». Прославление Сталина к 40-летию Победы. Бомбоштурмовые удары по афганским кишлакам. Ничто в 1985 году не предвещало демократизации, гласности и нового мышления. Тогдашний Горбачёв сходил за образец Путину.
Но весна-лето 1988-го – это уже два года с Чернобыльской катастрофы. Полтора года с восстания в Алма-Ате и Январского пленума. Вот тогда, зимой 1986/1987-го, начались в СССР реальные перемены. А вовсе не весной 1985-го. Смена хозяина на верхотуре мало что значит без ударов снизу. Зато в декабре 1986-го вернулся в Москву академик Сахаров. Последовали освобождения политзеков-антисоветчиков.
Эти события отражали провал ускорительных замыслов номенклатуры. Народ ответил многомиллионным обывательским саботажем и повсеместным бытовым сопротивлением, от андерграунда до криминала. Олигархия КПСС измысливала способы заставить массы работать на себя. В новых условиях. Когда не стало ни ленинского красного террора, ни сталинского раскулачивания с расстрелами и ГУЛАГом, ни хрущёвского романтичного энтузиазма, ни брежневских средств на подкуп. Нужда гонит к креативам: не подкинуть ли воли?
С осени 1986-го советское пространство продували ветры, неведомые прежде. Законы о кооперации и индивидуальной трудовой деятельности набатом подняли неистребимого частника. Хозрасчёт формировал совбурство в красном директорате. Инфляция и дефициты росли, но ещё не теми темпами, чтобы создать серьёзные проблемы властям. Нагорный Карабах объявил о переходе из Азербайджана в Армению. Ужаснула резня в Сумгаите. Начало катить и по РСФСР. Студенты сибирских городов запротестовали против военных кафедр. Знаковое событие случилось в январе 1988-го: сошлись в подмосковном бою долгопрудненская ОПГ с люберецкой.
Партийный аппарат ещё не терял контроль. Хотя уже призадумывался: а что, собственно, всё это даёт? Пробный шар выкачен в Ленинграде 13 марта 1988 года. Письмом в «Советскую Россию» ленинградской сталинистки Нины Андреевой. Партийные консерваторы вздухоряются. «Вот он, камертон к партконференции!» – отдаёт директиву секретарь ЦК по идеологии Егор Лигачёв, второй номер номенклатурной иерархии. Тогдашние сислибы и рукопожатные застывают соляными столбами: перестройка так быстро кончилась, а их успели заметить! как теперь выворачиваться?!.. Но рано паниковали.
На андреевское «непоступление принципами» жёстко отвечает «Правда». Фундаменталистам приходится заткнуться. Идеологический контроль окончательно берёт форейтор номенклатурного либерализма Александр Яковлев (ещё не представляющий, как в Августе 1991-го пойдёт по коридорам Белого дома с пистолетом в руке). В самом преддверии партконференции, 10 июня, марксистско-атеистическое государство с грандиозным размахом празднует 1000-летие Крещения Руси. Назавтра, 11 июня, Политбюро выпускает постановление об ускорении реабилитации жертв сталинских репрессий.
Возвращённые имена, «бухаринский бум». «Огонёк» и «Знамя». Хиппари и панки, байкеры и металлюги, брейкеры и бритые предтечи скинхедов. Даже люберы по-своему обогащали политический пейзаж Страны Советов, размывали коммунистический абсолютизм. «Жить стало хуже, жить стало веселее», – скажут скоро о том времени.
Количество неформальных объединений – так скромно именуются оппозиционные группы – исчисляется тысяч в тридцать. 8 мая 1988-го создан Демократический союз (ДС) – первая в СССР открытая антисоветская партия. Через неделю начат вывод советских войск из Афганистана. Рональд Рейган гуляет с Михаил Горбачёвым по Красной площади, встречается с диссидентами, берёт назад «империю зла». Приподнятая атмосфера надежд. Все чего-то ждут, и непременно хорошего.
Слишком рьяным дали по рукам. В октябре 1987-го критика генсека обошлась Борису Ельцину потерей первого секретарства в Московском горкоме и кандидатского статуса в Политбюро. «Политическое уничтожение» – прокомментировали западные «голоса». Поторопились, но кто тогда знал? «Послушайте, это нормальный процесс для всякой демократии, – сказал Горбачёв американскому интервьеру. – Не хочу перечислять, сколько министров сменил господин Рейган».
Так и задумывалась партконференция – ввести потенциально стрёмный процесс в номенклатурную норму. Обозначить пределы. И вновь задать ускорение. Сохраняя сакральный принцип: руководящая роль КПСС. Это превыше всего, как ныне «вертикаль и стабильность».
Кстати, партконференция – что это вообще за зверь такой? Что такое съезд, понятно. А вот конференция – не совсем. Последнюю, восемнадцатую по счёту, Сталин созывал в феврале 1941-го. В 1952-м от этого мероприятия отказались вообще. Правда, в 1966-м понятие партийной конференции вернулось в Устав КПСС. Но более двадцати лет оставалось только в теории. И вот великий реформатор решил возобновить традицию, прерванную при Сталине. Уже из этого факта видно: Михаил Сергеевич намечал себе место в истории. И да – обрёл его. Только гораздо масштабнее, чем сам бы того хотел.
Впоследствии Горбачёв объяснил выбор формата: пленум ЦК – рупор бюрократии, а нужны были голоса с мест. Мог подойти съезд, но он проходил два года назад, пришлось бы ждать ещё два-три. Так и вспомнили о конференциях. Решение принималось ещё на Июньском пленуме 1987-го, тезисы ЦК КПСС огласили на Майском пленуме 1988-го. 27 мая этот текст опубликовала «Правда». Был он на редкость бессодержателен. Правда, кое-какие пункты вызвали оживление. Окончательно утверждалось понятие «социалистический плюрализм» – уже что-то. Полновластие Советов – вроде альтернатива всевластию парткомов. Или регулярная ротация партийных кадров. Чтобы секретарь ЦК занимал должность не более двух пятилеток, а первый секретарь обкома и вовсе четыре года. Это теперь мы знаем, как легко такие ограничения обходятся – типа, «два раза подряд». А тогда люди верили в написанное.
Выборы проводились альтернативно, и аппарат наглядно продемонстрировал свои умения. В парторганизациях царил перестроечный энтузиазм, но консервативные делегаты оказались в очевидном большинстве. (Нечто подобное случилось в Польше 1981-го, на IX чрезвычайном съезде ПОРП. Бессмысленно играть с номенклатурой по её правилам.) Однако некоторым выразителям чаяний партийных масс всё же удалось пробиться. Тот же Борис Ельцин избрался от Свердловска. Впечатлила наблюдателей и молодость делегатов: примерно половине не было пятидесяти лет. Заседания транслировались по ТВ. Люди с огромным интересом наблюдали за происходящим.
XIX партконференция открылась 28 июня. Разумеется, основной доклад прочёл Михаил Сергеевич. Отметив успехи, указал на проблемы: Чернобыль, финансовые потери от антиалкогольной кампании, снижение мировых цен на углеводороды (в этом плане СССР мало отличался от путинской РФ). Но главным пунктом речи генсек посадил на колпак буквально всех: установить полновластие Советов он предложил… через избрание председателями Советов первых секретарей партийных комитетов! Даже у номенклатурных делегатов отвисали челюсти прямо на телеэкранах. Ведь и их не предупредили.
Вскоре от удивления оправились. «Появился в райкоме ещё один отдел», – шутили партаппаратчики. И какой теперь смысл в лозунге «Вся власть Советам!», если партия просто перекладывает власть из кармана в карман. Но итог оказался ещё хитрее. До совмещения партийных и советских постов дело вообще не дошло. За единственным исключением: генеральный секретарь ЦК КПСС М.С.Горбачёв стал через год председателем Верховного Совета СССР. Вот где, собственно, и был весь смысл исторического форума.
В прениях пожелали выступить три сотни делегатов. Более шестидесяти достигли трибуны. Такой свободы высказываний партия не видела с 1920-х. Люди спорили друг с другом, а временами смели не во всём соглашаться с самим Михаилом Сергеевичем. Выделились три основных течения. Первое составили партаппаратчики среднего звена и идеологи от соцреализма. Здесь доминировали консерваторы, напуганные Перестройкой.
Первый секретарь Московского обкома Валентин Месяц призывал «дать отпор этой накипи» – так именовал партократ подведомственное население, что-то там возомнившее о своих правах. Первый секретарь Кемеровского обкома Вадим Бакатин требовал пресечь разговоры о привилегиях партаппарата (кем он скоро станет, откуда ему было знать). С программной речью выступил писатель Юрий Бондарев, сравнивший Перестройку с самолётом, не знающим, куда летит. Кстати, не так уж далеко от истины.
Партийные верхи были посмелее. Уверенно держался Егор Лигачёв. Легендарная фраза «Борис, ты не прав!» в его выступлении не звучала. На самом деле он сказал длиннее и казённее: «Ты, Борис, не сделал правильных выводов. Мы расходимся с тобой уже не только в тактике. Ты обладаешь огромной энергией, но эта энергия не созидательная, а разрушительная». Суть, однако, содержалась в другом: Перестройка основана на советской модели социализма, которую он, Егор Кузьмич, успешно строил в отдельно взятой Томской области. Никакая другая партии не нужна. А Михаилу Сергеевичу не мешает помнить, что опять же он, Егор Кузьмич, обеспечил ему генсекство в марте 1985-го. А то ведь: «Это были очень тревожные дни. Могли быть, товарищи, совершенно другие решения».
В том же духе выступали другие делегаты умеренно-консервативного толка. Типичен был в этом плане директор Ивановского станкостроительного завода Владимир Кабаидзе: в пух и прах громил бюрократизм, требовал переводить министерства на самофинансирование – и тут же восхищался успехами Северной Кореи… В общем, преобразования держать под партийным контролем, гласность оставлять в рамках дозволенного, с чиновными злоупотреблениями бороться без ажиотажа.
Сам же генсек к лету 1988-го совершил очередной дрейф. К третьему течению – более-менее реформаторскому. Он сдержанно выслушал речь Ельцина, запросившего «политической реабилитации». После чего спустил свору номенклатурных шестёрок. «Вы вбиваете клин между партийными комитетами и общественностью, товарищ Ельцин! Вам это не удастся, товарищ Ельцин!» Борис Николаевич просто покинул зал, встреченный у дверей встревоженной Наиной Иосифовной. Российского президентства ему пришлось ждать аж три года.
Злобное шипенье вызвала антисталинистская речь писателя Григория Бакланова. Генсек сознательно и намеренно демонстрировал своему перестроечному окружению – догадываетесь, что с вами будет без меня? Вот и слушайте, что вам говорят.
Итогом конференции стали пять резолюций: «О демократии советского общества и реформе политической системы», «О борьбе с бюрократизмом», «О межнациональных отношениях», «О гласности» и «О правовой реформе». Они составили нормативную базу конституционной реформы. Учреждалась двухуровневая система представительных органов: Верховный Совет избирался Съездом народных депутатов. Заодно декларировалось расширение полномочий республиканских и отчасти местных властей. Дабы переложить вниз ответственность за нарастающие экономические трудности.
Всему этому дал оценку Александр Солженицын: «Жалкие внутрицекашные перестановки. Склёпка уродливой искусственной избирательной системы, чтоб только компартии власть не упустить». Да, задумано было именно так. И не случайно после XIX партконференции резко усилилось идеологическое и карательное давление партии на общество. Агитпроп проклинал «экстремистов», которые «подбрасывают нам идейки многопартийности». Уходящий Верховный Совет проштамповал несколько репрессивных актов. Из телевизора не вылезал Лигачёв.
Партократия торжествовала победу. Только не очень долго. Неумолимо надвигался освободительный 1989-й – скорая народная весна опрокинула расчёты партократов, перехитривших себя. Через год речи самодовольных конферентов было смешно вспоминать.
Сегодня нам предлагают ждать ремейка-1988. Доброго генсека, который сменит норму и одарит волей. «Свободу Украине принёс не Бандера, а Горбачёв», – говорит мэтр-сатирик, дежурно обличающий «русских нацистов, воюющих за Украину». Возможно, искренне не понимающий, кто и как сделал седьмого секретаря тем Горбачёвым, которого знает мир.
Историческая нить тянулась в конец 1980-х из бандеровских и антоновских лесов, через алма-атинскую схватку и развёрнутый по всему миру антикоммунистический интернационал Джамбори. Ангольский партизан из самостийного государства Савимби двигал Перестройку несравнимо круче самого прогрессивного делегата XIX партконференции. Бок о бок с «хулиганом» в Алапаевске: 13 августа 1988-го, антимилицейский бунт, массовая драка и стрельба. Эхо партконференции – Перестройка шла в народ. Ещё год, и шахтёры начнут совсем уже по-взрослому.
Нынешние прорабы отсутствующей перестройки готовы приветствовать мятеж олигарха Пригожина. Но опасливо косятся на Легион «Свободная Россия» и Русский добровольческий корпус – понятное дело, экстремисты и террористы, запрещённые в РФ. Пригожин мэтрам если не ближе, то уж всяко понятнее. Был бы поваром генсека – мог бы украсить в двадцать семь лет зал XIX партконференции. Если бы не отбывал в те дни за кражу-разбой-мошенничество.
Ольга Курносова говорит сегодня о расколе элит. Но вместе с ней в Исполнительном совете «Съезда народных депутатов» состоит Цезарь из Легиона. Добровольно элиты не колются. Главный урок девятнадцатой и последней.
Михаил Кедрин, специально для «В кризис.ру»